Да здравствует король
Шрифт:
— Это не так уж и важно. Ее нет уже десять лет.
Я беру его за лицо и прижимаюсь губами к его губам. Это всего лишь прикосновение, но в нем были все эмоции.
— Ты все еще можешь горевать. — Я провожу руками по его плечам и вниз по рукам. — Ты должен чувствовать свои чувства и не использовать гнев как щит, чтобы оттолкнуть людей, когда ты чувствуешь себя уязвимым.
Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд нечитаем.
— Что?
— Почему ты вернулась?
— Я была тебе нужна. — Я говорю, хватая его руку и поднося ее ко рту. — И
Я целую окровавленные костяшки пальцев. Что бы или кого бы он ни ударил, должно быть, ему досталось.
— Что с тобой произошло за последние 15 минут?
Он двигает челюстью вперед-назад.
— Я ударился о дерево. Несколько раз.
— О чем ты думал? Это выглядит так болезненно.
— Я думал о том, что только что словесно оскорбил свою девочку без всякой причины и только что потерял ее, потому что я большой мудак.
Моя девочка.
Я чмокнула его в губы и обняла за плечи.
— Прости меня. За то, что был мудаком. И за ложь.
Я недоуменно смотрю на него.
— Ты совсем не такая, как остальные. И я еще не закончил с тобой.
Я прижимаюсь поцелуем к его груди, а затем поднимаю глаза, чтобы встретить его взгляд.
— Ты прощен. — Я поднимаю колено между его ног и угрожающе прижимаю его к члену. Я не оказываю сильного давления, просто нажимаю достаточно сильно, чтобы передать сообщение.
Он напрягается.
— Но никогда больше не говори со мной так. У меня от общения с тобой голова кругом идет. В один день ты внимателен, в другой — жесток. Я слишком много раз оправдывала себя за нашу короткую совместную историю; я терпелива, но даже у меня есть предел. Соберись с мыслями, или в следующий раз я поставлю себя на первое место и не прощу тебя. — Я ставлю ногу на землю, ослабляя хватку на его члене.
Его тело расслабляется, физически прогибаясь от облегчения.
Его голова опускается на мое плечо, и он поворачивается, чтобы зарыться лицом в мою шею.
— Я буду, — пробормотал он. — Мне жаль.
Он никогда не говорил мне этих слов до пяти минут назад. Каждый шаг вперед — это как вырывание зубов из этого человека.
Но для меня это того стоит. Он совершенно не замечает никого, кроме меня, и я думаю, что во многом это происходит потому, что мы относимся к травмам друг друга через наш собственный опыт. Его жизнь была гораздо более привилегированной, чем моя, и все же во многих отношениях это было гораздо более суровое, изолированное и болезненное существование.
Я хотела материальных благ, но никогда не нуждалась в любви. Даже отсутствие отца в моей жизни компенсируется огромным количеством любви, которую испытывает ко мне мама.
Я видела человека, который скрывается под обидой и злостью, я знаю его настоящего. С каждым днем он все больше и больше опускает свои стены. Мне часто кажется, что мне приходится тащить его за собой на каждом сантиметре пути к прогрессу, но мы добиваемся этого. Это могло бы стать серьезным препятствием, но мне кажется, что мы преодолели его вместе.
Мы остаемся
Я обнимаю его, медленно раскачиваясь взад-вперед.
Мне больно думать о том, что он сейчас переживает. Я не могу представить, что потеряю маму.
Это закрытая дверь, которую он никогда не сможет открыть.
А за этой дверью — множество ран, которые гноятся.
— Спроси меня, почему я вернулась, — говорю я ему.
— Почему ты вернулась?
— Потому что я люблю тебя, — шепчу я.
Слова вылетают прежде, чем я успеваю подумать, стоит ли их произносить. Наверное, сейчас не самое подходящее время. Его мама только что умерла, и мы поссорились сильнее некуда.
Но сейчас подходящий момент, чтобы сказать их, потому что я чувствую их.
Я люблю его. Где-то на этом пути я влюбилась в Роуга, и это единственное, что я говорила, что этого не случится, пока я буду в Европе. Я не была против, но это, конечно, не было моим приоритетом.
Никаких лишних отвлечений, говорила я себе.
Посмотрите на меня. Обернувшись вокруг самого большого отвлекающего фактора, который я смогла найти.
Он отталкивает меня и смотрит мне в глаза. Его взгляд пронизывающий — он ищет ложь.
— Почему?
Я выдыхаю смех.
— Только ты можешь задавать этот вопрос, — говорю я ему. — Почему? Потому что, несмотря на то, что ты прилагаешь столько усилий, чтобы оттолкнуть людей и заставить их ненавидеть тебя, тебя очень легко полюбить.
Я открываю себя перед ним. Я позволяю ему увидеть истину этого утверждения в моем взгляде.
— Скажи это еще раз.
— Я люблю тебя. И я никогда тебя не оставлю.
Он хватает меня и поворачивает нас, а затем усаживает на стойку. Схватив мои шорты за подол, он стягивает их, а затем и трусики.
— Как может такой идеальный человек любить такого ужасного. — Он размышляет, стоя между моих ног и блуждая глазами по моему лицу.
— Ты не так плох, как притворяешься. — Я шепчу, обхватывая его лицо ладонями. — Я люблю каждую часть тебя, но настоящая часть тебя, скрытая под всеми обидами, та сторона, которую ты, кажется, показываешь только Рису и Фениксу, а теперь иногда и мне, это Роуг — тот, которого я люблю больше всего. Спасибо, что показал мне эту часть себя.
Его глаза потемнели от желания, когда я произнесла эту маленькую речь, и его рот опустился вниз, чтобы впиться в мой в обжигающем поцелуе. Он расстегивает молнию и достает свой толстый член. По его длине тянутся вены, отчего он выглядит устрашающе. Он сплевывает на свой член, и, о боже, это чертовски возбуждает. В этом есть что-то первобытное.
Он приставляет головку своего члена к моему входу и проталкивает его внутрь, толкается дважды, прежде чем войти в меня до основания.
— Как, блять, туго. — Он рычит мне в ухо, толкаясь бедрами, входя и выходя из меня. — Я никогда не устану от твоей киски.