Далекие журавли
Шрифт:
Учитель по немецкому языку употреблял обычно одно лишь, хорошо отшлифованное, на его взгляд, предложение, с помощью которого легко покорял всех инспекторов. Когда он спрашивал: «Хабен алле ди юбунк гемахт?», все это хорошо понимали, поднимали руки и радостно восклицали: «Я! Я!»
После окончания средней школы Каухер не знал, кем ему быть. Художником? Геологом? Водителем? Так начались его поиски профессии, поиски его призвания. Раздумывая над этим, Каухер подолгу простаивал с вилами в руках у ямы для силоса, как перед развалинами Трои. Мечты влекли
Наконец благоприятный ветер занес его на остров. Назывался он педагогическим институтом, вернее было бы назвать его царством амазонок, потому что парней здесь почти не было видно. Как и сегодня, воинственно настроенные валькирии осаждали дверь экзаменационного зала. Сдавали немецкий язык. Казалось, молодому человеку невозможно было пробиться в зал.
Но вот наступил и его черед. В актовом зале сидели две дородные женщины. А Каухер был маленьким и щупленьким. Между монументальными дамами стоял стул, предназначенный для очередной жертвы. И Каухер-Одиссей направил свой кораблик между Сциллой и Харибдой.
У Каухера неплохо был подвешен язык. Он заговорил быстро и убедительно. Кратко и просто рассказал свою биографию. При этом не допустил ни одной ошибки. Так по крайней мере ему казалось. Однако правил грамматики он не знал. Ему, безусловно, были хорошо известны все немецкие местоимения. Но откуда ему было знать тогда, что они подразделяются на возвратные, вопросительные, относительные, указательные, отрицательные… Для него это был темный лес. Сам Карл Моор мог бы споткнуться на этих незнакомых корнях и сломать себе ногу.
— Мария Наумовна, что вы на это скажете?
— Да, любезный, да, дорогой мой… — Мария Наумовна взглянула в список. — Каухер! Говорите вы, я бы сказала, довольно бегло. Но ваши знания грамматики оставляют желать много лучшего. Не ладится у вас с грамматикой, не так ли, Тина Львовна?
Кивком головы Тина Львовна подтверждает эти слова и одновременно выносит решение: «Четверка». Тоже хорошая оценка. Самая большая опасность миновала, а это главное, и Каухер мог теперь плыть дальше.
— Мария Наумовна, что вы на это скажете?
Голос этот, который звучит так же, как и двадцать лет тому назад, прерывает дальнейшие воспоминания Каухера.
— Очень хорошо, прекрасно, — говорит довольная ответом Мария Наумовна.
— А ваше мнение, Рудольф Иванович?
Каухер такого же мнения. Девчушка с растрепанными волосами блестяще справилась со своим заданием.
К столу подходит робкая девушка с разгоряченным лицом.
— Не ваша ли это племянница, Рудольф Иванович? Ее фамилия Каухер.
— Понятия не имею, — шепчет в ответ Каухер. — Насколько мне известно, в моем роду были одни только мальчики.
— Значит, просто ваша тезка.
Каухер вспомнил теперь другого Каухера, который не имел никакого отношения к его родне. Ему вспомнился однофамилец Петер Каухер, с которым он познакомился совершенно случайно, и тут же пришла ему на память популярная народная песенка: «Ах, если б я тебя не
У этого Петера Каухера есть дочь, с которой он, Рудольф, даже незнаком. Эта дочь хотела поступить в педагогический институт. Вернее, не столько хотела она, сколько ее отец. А Рудольф Каухер, разумеется, ей должен был помочь при поступлении, несмотря на то что она якобы была прилежной и могла бы обойтись без поддержки. Но, как говорится, береженого бог бережет.
«Рука руку моет», — напомнил Петер известное изречение. Каухер уже много раз каялся в том, что связался с ним. Но что поделаешь! Ему нужен был тогда позарез красивый мебельный гарнитур. Так хотелось доставить радость жене к пятнадцатой годовщине со дня их женитьбы. А этот Петер Каухер работает в мебельном магазине и удружил ему тогда. С тех пор Каухер потерял покой…
Девушка лепечет что-то невразумительное и тяжело вздыхает. Лицо, как барометр, отражает ее внутреннее состояние. Оно становится то пунцово-красным от смущения, то бледнеет от страха и чувства безысходности, то на нем мелькает искорка надежды — и оно вспыхивает нежным румянцем, как цветок, распустившийся зимой.
Каухеру жаль девушку. Ему всех жаль. Он регистрирует все, даже малейшие колебания волн, которые излучает ее душа. И все это он запирает у себя внутри и выбрасывает ключ. Он не может воспользоваться им Сегодня может быть пригодным только один ключ — ключ справедливости, потому что Каухер сегодня судья.
Мария Наумовна смотрит на Каухера. Он читает на ее лице многозначное слово: «Как?»
— Неудовлетворительно, — отвечает он кратко и немного резко.
Сегодня у Каухера свободный день, но он горит желанием узнать, как там дальше сдают «его» девушки. Хотя все это напоминает игру в карты. Каждый знает один вопрос лучше, другие хуже. Значит, имеются козыри и шестерки. Если достанется козырь, ты уже наполовину выиграл, а другой проиграет только потому, что вытащил карту похуже.
Да перестань же, Каухер! Оставь свои домыслы. Уж не хочешь ли ты поступиться своей строгой принципиальностью? Закури лучше и успокойся. Закурив, Каухер действительно успокаивается. Но ненадолго. Вдруг он почувствовал над собой дамоклов меч. Предчувствует беду. И она не заставила себя долго ждать. Она нагрянула в образе его тезки Петера Каухера. Этот человек засел в засаду и долго подкарауливал его. Рудольфу этого следовало ожидать. Теперь он хочет жестоко отомстить ему. Ну что ж, пусть попробует!
Однако у Петера приветливое лицо. Он радостно пожимает Каухеру обе руки.
— Я так благодарен тебе, так благодарен. А девушка, вот увидишь… не подведет тебя. Она ведь не глупая. К тому же усидчивая. И если она получит еще две пятерки, считай, дело сделано. Еще раз прошу тебя, сделай все, что в твоих силах. Я знаю, на тебя я могу надеяться. На тебя, дружище, можно положиться, как на каменную стену.
— Да, но разве ты не знаешь… — начал, заикаясь, Каухер, однако Петер тут же прерывает его: