Дальнейшие похождения Остапа Бендера
Шрифт:
Начался прием больных. Один за другим они входили в кабинет врача и, не задерживаясь выходили оттуда с довольными лицами. Вошел к врачу и Сукиасов. Эскулап сидел за столом и что-то писал в лечебной карточке. Не отрывая глаз от своего писания, спросил:
— Слушаю, на что жалобы?
— Да вот тут болит и тут колет, — показал Вениамин Гидальевич на места, где располагалась печень и на низ живота под пупком.
— Посмотрим, раздевайтесь.
Сукиасов поспешно сбросил с себя одежду и предстал перед врачом нагим по пояс.
— Ой, — вскрикнул он, когда пальцы терапевта
— Дышите, — приставил стетоскоп к его груди медик. — Так, все ясно, одевайтесь, — буркнул он и начал выписывать рецепты.
— Ничего страшного, а, доктор? — с испуганным лицом уставился Сукиасов на врача. В голосе его была надежда на лучшее и он еще промолвил — Я веду жизнь йогов… поэтому я…
— Вы абсолютно не больны, лекарства я выпишу вам подбадривающие, кушайте все, что душа пожелает, пить тоже все… — при этих словах доктор глотнул слюну и погладил машинально свой тощий живот. — А касательно индийских йогов, это любопытно, — взглянул он на отвислый живот пациента, — очень интересно… Ежедневно промывайте желудок, пациент…
— Вас Иван Христофорович вызывает, — вошла медсестра.
— Иду, иду, — ухмыльнулся врач. — Вы посидите, здесь, пожалуйста, я сейчас, — обратился он к Сукиасову, — Насчет йогов это очень интересно, уважаемый…
В коридоре он уловил на себе вопросительные взгляды ожидающих больных и пояснил:
— У меня трудный больной, товарищи, придется подождать.
В кабинете коллеги, куда он вошел, его встретил Иван Христофорович с опухшим лицом.
— Присядь, вчера перебрали, прийти в себя не могу, давай понемногу…
Он извлек из тумбочки графин со спиртом, два стакана и развернул пакет с едой. Там оказалась целая курица, яйца, огурцы, помидоры и прочая снедь.
— Ну, будем! — чокнулись друзья и выпили по первой.
Курица пошла на разрыв, заработали с хрустом челюсти, а когда уровень жидкости в графинчике снизился, врач покинул кабинет Ивана Христофоровича и неуверенной походкой пошел к себе.
Ожидающие больные дремали. Сукиасов, пристроившись на диванчике для обследования пациентов, сладко спал. Он посапывал, причмокивал губами и почесывал свою волосатую грудь. Медсестра ушла в буфет, туда привезли пайки для медработников.
— Больной, прошу, и-ик, встать, — скомандовал вошедший эскулап. — Так, и-ик, фамилия? Ага, Сукиасов, и-ик, так на что жаловались?
Сукиасов вскочил с ложа и стоял, почесывая себя, где надо и не надо и, зевая, ответил:
— Да вот тут болит, а сейчас уже и тут ноет, — показал он центр живота.
— Так, и-ик, поставьте это, и-ик, — протянул ему врач градусник. И после совсем малого времени он, взглянув на термометр, констатировал — Температура, и-ик, в норме… — Так, значит вот, и-ик, есть вам можно только, и-ик, манную кашу по утрам, в обед постный суп из овощей, и-ик, молоко, фрукты, и-ик… На ужин — кислое, кефир, и-ик, — скривил свое лицо, вспомнив только что им съеденное.
— Так вы же говорили, что абсолютно все…
— Н-да, говорил, но проконсультировавшись, и-ик, с коллегами, я счел нужным предусмотреть вот это… Следующий, и-ик, — закричал
На его зов в кабинет вошла больная пожилая женщина. Сукиасов, вконец расстроенный, держа в руке пачку рецептов под неумолкающее «и-ик», вышел из кабинета.
Глава XXV. ТАЛАНТЛИВЫЕ УЧЕНИКИ ВЕЛИКОГО КОМБИНАТОРА-ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ
Балаганов в мичманке с крабом и в морском кителе, и Козлевич примерно в таком же одеянии, только без краба на фуражке, стояли у подъезда огромного нового дома. Он был выкрашен в невеселый серый цвет. У подъезда вывеска извещала: «Дом госучреждений». Массивная дверь поминутно открывалась и закрывалась, выпуская и впуская в дом людей с портфелями, папками, с трубочками бумаг, просто с пустыми руками. Подъезжали и отъезжали автомобили, пролетки.
— Шумное заведение, — прокомментировал рыжеволосый компаньон искателя подводного клада и взялся за начищенную до блеска медную ручку двери. Козлевич неуверенно двинулся за ним. Друзья вошли в просторный вестибюль и остановились, глядя на суету вокруг.
Представители клуба «Два якоря» расспросили вахтера, втиснулись в лифт и понеслись вверх. На одном из верхних этажей вышли и прочли: «Пенькотрест». Пошли по предлинному коридору под стук пишущих машинок, телефонных разговоров и звонков, которые неслись из открытых дверей множества отделов. Аппарат бурлил.
— Вот, вот, за это приготовь бутылочку с домиком… — неслось из одной двери.
— Все ясно, с тебя бутылочка со звездной наклеечкой… — донеслось из другой комнаты.
— А ему стаканомойка, как прыснет в лицо! Он сразу же на деловой тон— булькал смехом кто-то рядом.
— А ночью спишь рядом, а тебя запахом консервных банок обдает, — жаловался тонкий голос в комнате по-соседству. — Развожусь.
— Ха-ха, наркомат похоронных дел, одним словом, — констатировал бас и залился с надрывом в голосе, но не выдержал обуявшего его смеха и закашлялся.
— Бить таких надо, чтобы сопли потекли! — сурово произнес грузный служащий, выходя из комнаты с бумагами.
— Обратите внимание, Адам Казимирович, на кипящую здесь служебную обстановку. Никакого сравнения с нашим морклубом, где только шум прибоя да застоявшийся запах тюльки с Исидором и бывшим заврыбой, — засмеялся Балаганов.
Он наступил на выступающий край изогнутой паркетины, которая другим концом выбросилась вверх, Балаганов споткнулся и с грохотом влетел в открытые двери какого-то кабинета. От его падения отвалился кусок штукатурки под дружный хохот сидящих в комнате.
— Это, это… — залился смехом служащий в очках, отбрасывая косточку на счетах, — уже десятый…
Посланец великого предпринимателя поднялся, отряхнулся и беззвучно выругался, потирая ушибленное колено.
— Десять дней, — надрывался смехом другой аппаратный работник, — как мы сюда вселились и десять падений…
— Комедия, — взвизгнула девица и застучала мелко на машинке.
Козлевич взял своего друга под руку и повел его дальше по полутемному коридору, освещаемому только открытыми дверями отделов, осторожно ступая по полу.