Дама с камелиями
Шрифт:
Мне трудно объяснить, что во мне происходило. Я был полон снисходительности к ее образу жизни, я был полон восторга перед ее красотой. То бескорыстие, с которым она относилась к молодому человеку, изящному и богатому, готовому разориться для нее, извиняло в моих глазах все ее былые ошибки.
В этой женщине была какая-то чистота.
Видно было, что порок не развратил ее. Ее уверенная походка, гибкая талия, розовые, открытые ноздри, большие глаза, слегка оттененные синевой, выдавали одну из тех пламенных натур,
К тому же как результат болезни или от природы, но в глазах этой женщины мелькали время от времени огоньки желания, сулившие неземные радости тому, кого она полюбит. Но тем, кто любил Маргариту, не было конца, она же не любила никого.
Словом, в ней была видна непорочная девушка, которую ничтожный случай сделал куртизанкой, и куртизанка, которую ничтожный случай мог превратить в самую любящую, самую чистую женщину. У Маргариты, кроме того, было чувство гордости и независимости: эти оба чувства, если задеть их, могли сделать то же, что и целомудрие. Я ничего не говорил, моя душа вся как бы сжалась в сердце, а сердце отражалось в глазах.
– Так, значит, это вы, – начала она вдруг, – приходили узнавать о моем здоровье, когда я была больна.
– Да.
– Знаете, вы поступили прекрасно. Чем я могу вас отблагодарить?
– Позвольте мне время от времени приходить к вам.
– Сколько угодно, от пяти до шести, от одиннадцати до двенадцати. Послушайте, Гастон, сыграйте мне L’invitation 'a la valse.[2]
– Зачем?
– Чтобы доставить мне удовольствие; к тому же я никак не могу сыграть его сама.
– В чем же вы затрудняетесь?
– В третьей части, пассаж с диезами.
Гастон поднялся, сел к пианино и начал играть эту чудесную вещь Вебера по нотам, которые лежали на пюпитре.
Маргарита, опершись одной рукой о пианино, напряженно смотрела, следила глазами за каждой нотой и подпевала вполголоса, а когда Гастон подошел к указанному пассажу, она продолжала напевать, ударяя пальцами по крышке пианино:
– Ре, ми, ре, до, ре, фа, ми, ре – этого я никак не могу сыграть. Начните сначала.
Гастон начал сначала, потом Маргарита ему сказала:
– Теперь дайте и мне попробовать.
Она села на его место и сыграла в свою очередь; но ее непокорные пальцы все время ошибались в этом месте.
– Прямо непостижимо, – сказала она с ребяческой интонацией, – я никак не могу разучить этого пассажа! Вы не поверите, я сижу иногда до двух часов ночи над ним! А как вспомню, что этот несносный граф восхитительно играет его наизусть, так и начинаю злиться на него, право.
И она опять начала сначала, и все с теми же результатами.
– Ну его к черту, вашего Вебера, музыку и пианино! – сказала она, забросив ноты на другой конец комнаты. – Ведь не могу же я брать восемь диезов подряд!
И она скрестила руки на груди, окинула нас
Щеки ее покраснели, и легкий кашель вырвался из груди.
– Ну-ну, – сказала Прюданс, которая уже сняла шляпу и оправляла прическу перед зеркалом, – вы еще рассердитесь, вам станет худо, пойдемте лучше ужинать. Я умираю от голода.
Маргарита опять позвонила, потом села к пианино и начала петь вполголоса какую-то шансонетку, аккомпанемент к которой ей давался без ошибок.
Гастон знал эту песенку, и они пели как бы дуэтом.
– Не пойте эту гадость, – сказал я Маргарите просящим голосом.
– О, как вы стыдливы! – сказала она с улыбкой, протянув мне руку.
– Я не за себя прошу, за вас.
Маргарита сделала жест, который должен был означать: о, я уже давно покончила со стыдливостью.
В это время пришла Нанина.
– Ужин готов? – спросила Маргарита.
– Да, сейчас будет готов.
– Кстати, – обратилась ко мне Прюданс, – вы не видели квартиры, пойдемте я вам покажу.
Вы знаете, гостиная была очень красива. Маргарита проводила нас немного, потом позвала Гастона и пошла с ним в столовую, чтобы посмотреть, готов ли ужин.
– Послушайте, – громко сказала Прюданс, посмотрев на этажерку и взяв там саксонскую статуэтку, – я не видела у вас этой фигурки!
– Какой?
– Маленького пастуха, который держит клетку с птицей.
– Возьмите, если он вам нравится.
– Ах, зачем!
– Я хотела его подарить горничной, мне он не нравится; но раз он вам нравится, возьмите его.
Прюданс обрадовалась подарку и не обратила внимания на форму, в какой он был предложен. Она отложила статуэтку в сторону и повела меня в уборную; там она показала мне две одинаковые миниатюры и сказала:
– Вот граф Г… Он был страшно влюблен в Маргариту. Он ее оставил. Вы знаете его?
– Нет. А это кто? – спросил я, указав на вторую миниатюру.
– Это маленький виконт Л… Он должен был уехать.
– Почему?
– Потому, что он был почти разорен. Как он любил Маргариту!
– И она его тоже сильно любила?
– Она странная девушка, с ней никогда не знаешь, что и подумать. Вечером в тот день, как он уехал, она была, по обыкновению, в театре, а между тем в час разлуки она плакала.
В это время пришла Нанина и доложила, что ужин подан.
Когда мы вошли в столовую, Маргарита стояла у стены, а Гастон держал ее руки в своих и что-то тихо говорил ей.
– Вы с ума сошли, – ответила ему Маргарита. – Вы отлично знаете, что я не хочу вас. Нельзя только после двухлетнего знакомства с такой женщиной, как я, пожелать стать ее любовником. Мы отдаемся сейчас же или никогда. Ну, господа, к столу.
И, вырвавшись из рук Гастона, Маргарита усадила его по правую руку, меня по левую, потом сказала Нанине: