Дань псам

Эриксон Стивен

— Ты меня пугаешь…

— Ужас уже накатывается на бедного Резака.

— О чем…

На его плечо легла рука. Пухлая, мягкая.

Резак закрыл глаза. — Больше нельзя садиться спиной к двери.

Муриллио встал, формально поклонившись кому-то за спиной Резака. — Историк. Мы однажды …

— Припоминаю, — сказал мужчина, появляясь в поле зрения Резака. Он отодвинул от соседнего стола два стула. «Слава богам, это была не его рука».

— Еще раз поблагодарите Колотуна…

— Обязательно, — отвечал историк. — Но ведь не меня нужно было представлять публике. — Усталые, словно принадлежащие

дряхлому старцу глаза уставились на Резака. — Это вы Резак, не так ли?

Ассасин извернулся на стуле и поглядел на женщину, что стояла за ним. Глаза его оказались на уровне плотно обтянутых льном грудей. Он очень хорошо знал их. Поднять взгляд было нелегко. — Сциллара.

— Ты назвал бы это представлением? — спросила она, забирая у историка стул и садясь справа от Резака. — Никогда не видела костей, столь тщательно обглоданных, — сказала она, обозревая остатки трапезы.

Крюпп вскочил, начал размахивать руками: — Крюпп спешит подобающе приветить важнейшее прибавление в обеденной компании, О Сциллара Понимающие Глазки, наделенная и всеми иными соблазнительными чертами, приличествующими понимающему взгляду, даже если они не соответствуют наглым требованиям приличия. Привет, восклицает Крюпп, одновременно плюхаясь назад — уф! — утомленный энтузиазмом и расслабленный желанием.

Муриллио поклонился Сцилларе: — Я не буду столь же вязким, как расслабленный Крюпп. Я Муриллио, старый друг Кро… Резака.

Сциллара начала набивать трубку ржавым листом. — Резак часто рассказывал о ваших чарах, Муриллио, относящихся до женщин. — Она помедлила, чтобы улыбнуться.

Муриллио сел в кресло как-то слишком поспешно; Резак с сухим удовлетворением заметил, что он выглядит таким живым, наверное, впервые со дня получения раны.

Крюпп обмахнул покрасневшее лицо. Затем поднял руку. — Сальти! Сладчайшее созданье, неси лучшего в вашем заведении вина! Нет, погоди! Сходи на улицу к «Павлину» и купи бутыль ИХ лучшего вина! Лучшего вина их дома, да! Что-то не так, Миза? Крюпп вовсе не полагал оскорбить тебя! Сальти, потопчись неподалеку, дитя! Миза, что за…

— Хватит, — отрезал Муриллио, — если не хочешь еще сильнее оскорбить хозяйку заведения, так, чтобы она подошла и убила тебя прямо здесь.

— Жестокое недопонимание! Энтузиазм и…

— Расслабление. Знаем.

Резак подал голос:

— Сциллара шла за мятежниками Ша'ик из Рараку. Ну, не в том смысле шла, я имел в…

— Да, шла, — сказала она. — Как раз в том смысле. — Искры заплясали в чаше трубки. — Игрушкой для солдат. Особенно малазанских. Изменников из армии перебежчиков Корболо Дома. Его Собакодавов. Мне ожидало недолгое, отупелое прозябание, если бы не безрукий малазанский священник, протащивший нас с Резаком через половину Семиградья. — Пустив к потолку струйку дыма, она продолжила: — На берегу неподалеку от Отатаральского моря на нас напали. Священник был зарублен. Резаку выпустили кишки. Я носила ребенка — но между нами ничего не было, только время неудачное выбрали для путешествия. Какие-то селяне нас нашли и спасли — для этого к нам явился сын Оссерка — вот как мы объединились с Баратолом и Чауром, заменившими двоих, потерянных в засаде.

Обычно я не рассказываю так долго, но сегодня хочу, чтобы вы узнали все нужное для осознания вот чего… Во-первых: я бросила

дитя в деревне и безо всякого сожаления. Во-вторых: Резак, который был с нами только потому, что Веревка думал, что Фелисин Младшая нуждается в защите, он чуть не помер и живет теперь с чувством вины за неудачу миссии, ведь Фелисин у нас похитили. В-третьих: у Резака сердце разбито уже давно, и хотя мы немало повеселились с ним, не думаю, что это ему помогло. И наконец, четвертое: он стесняется меня, потому что думает, я слишком толстая. Он думает, что и вы все так думаете тоже.

Трое мужчин смотрели на нее и отрицательно качали головами, тогда как Резак сидел, закрыв голову руками.

Сальти подошла и шлепнула на столик покрытую пылью толстостенную бутылку и с ней два новых кубка. — Три консула, Крюпп!

Крюпп без всяких жалоб положил ей в ладонь три серебряных монеты.

После долгой паузы историк вздохнул и вытащил пробку. Понюхал горлышко. Брови взлетели… — Выплесните подонки из кубков, друзья.

Все так и сделали. Дюкер разлил вино.

— Резак? — позвал Муриллио.

— Что?!

— Тебе выпустили кишки? Боги подлые, приятель!

— Крюпп с трудом воспринимает вкус волшебного напитка, столь жутко поражен он страшным рассказом. Мир на редкость жесток, но в конце является спасение, благословленное всеми богами, богинями, духами, сумчатыми, амфибиями и прочая, и прочая. Крюпп пьянеет от потрясений, его носит и толкает, его корежит на сторону и чуть не разрывает изнутри. Возлюбленная Сциллара, ты рассказала неловко, рассказала плохо. Но все же видишь: мы все дрожим, услышав дурно поданные откровения!

— Возможно, я слишком многое втиснула в малое число слов, — признала Сциллара, — но я думала, что лучше побыстрее пройти неприятный этап. И вот мы сидим здесь, расслабившись, готовясь прикончить тонкое вино. Я решила: гостиница «Феникс» мне по душе.

Дюкер встал: — Думаю, моя задача завершена…

— Сядь, старикан, — сказала она. — Если я должна заново вколотить в тебя жизнь, то так и сделаю. Подумай, не легче ли будет тебе в нашей компании, пусть и не сразу?

Историк медленно опустился на стул.

Крюпп шумно вздохнул. — Стыд нам, мужчинам. Женщина нас превзошла.

— Похоже, Резак дар речи потерял, — заметила Сциллара. — Ему сейчас хуже, чем было, когда луна разломилась и упала с неба. Тогда нас драконица спасла.

— Я действительно останусь, — сказал Дюкер. — Но только если ты расскажешь все получше, Сциллара.

— Как пожелаешь.

— С того момента, как встретила Геборика.

— Это займет всю ночь. А я голодна.

— Муриллио будет счастлив оплатить наш ужин, — провозгласил Крюпп.

— Первый случай, когда он прав.

— Я не думаю, что ты слишком толстая, — подал голос Резак. — Ничего подобного не думаю, Сциллара.

— Очень хорошо.

— Почему ты не замечала, как смотрит на меня Баратол? По мне, Апсалар правильно сделала, что сбежала. Я ее не виню. В мире нет женщины столь низкой, что подходила бы мне.

«Звучало ли это как жалость к себе? нет», подумал он, «это просто реализм.

О, а упомянутая драконица оделась в шелка и проводит время на палубе своего треклятого судна, тут, в гавани Даруджистана… О, я не забыл сказать, что городу грозит опасность?»