Данэя
Шрифт:
Лишь до очень немногих успело дойти, что она ждет ребенка: они шепотом сообщали это сидящим рядом. Но в первый момент все были настолько поражены, что напряженное молчание встретило её вместо привычных аплодисментов.
Лейли села, придвинула к себе арфу-оркестрион. Глянула в тысячи глаз. Всё ли они поймут? Здесь наверно и те – враги, которые с ними – Йоргом и Миланом, пытавшимся убить её ребенка. Пусть видят!
Она запела:
– Спи, моя радость, усни...
И зал замер. Со звуками её голоса что-то новое, непривычное входило в них и захватывало неудержимо.
Что знала она о них такое, чего они сами о себе не знали? Отчего волнует их это непривычное, о чем она поет? Почему заставляет чувствовать то, что они никогда не испытывали? Откуда, из каких тайников души извлекает она это непонятное волнение?
По их глазам, отражавшим то, что они чувствовали, Лейли поняла, что нашла путь к их душам. Она пела одна за одной арии, романсы, бесчисленные колыбельные песни, созданные давно исчезнувшими народами. И уже не могла остановиться. Нарушая обещание, данное Дану, пела ещё и ещё. Не замечая времени, не чувствуя усталости. Как на едином дыхании.
... Йорг вызвал Милана во время концерта. Тот откликнулся немедленно.
– Ты где?
– У себя.
– Слушаешь эту беременную сирену?
– Да.
– С ней, судя по всему, ничего не произошло.
– По-видимому, нет.
– Тебе – как и мне – не повезло. Но ты, по крайней мере, теперь вне опасности, чему я рад.
– Спасибо. Всего хорошего, учитель!
Ему совершенно не хотелось говорить с Йоргом, – даже вид его на экране вызывал глухое раздражение. Милан снова включил трансляцию концерта.
Лейли пела о любви, связывающей души мужчины и женщины. Он слушал – он понимал: Рита стояла перед глазами, и острая тоска скрутила его совсем. Хотелось кричать, плакать; бросить всё и бежать к ней – увидеть, прикоснуться. Услышать голос: её – не Йорга.
56
– Ли! – Дэя с разбегу повисла у него на шее. – Как долго я тебя не видела!
– Здравствуй, здравствуй, сестренка! Да ты выросла! – Ли, радостно улыбаясь, протянул руки, здороваясь с остальными.
– Здравствуй, Ли! Здравствуй, Ева! А друга твоего как зовут?
– Ги,– представился сам великан в форме космического спасателя.
– Как твои дела, Ли?
– Как будто ничего. Прибыл на Землю для окончательного лечения.
– Срослось всё?
– Похоже, да. Может быть, ещё удастся вернуться в спасательную службу.
– Вернется, конечно: куда мы там без него?
– Должен вернуться – пусть даже не спасателем. Я пока не так много успел.
– Судя по тому, что сообщал во время сеансов связи – не мало.
– Ещё как! Беседовал непрерывно со всеми, кто имел возможность навестить его. Здорово так говорил! Наш профессор справедливости.
– А ну тебя! Профессор! Просто делать было ничего нельзя, так рад был чесать языком с каждым.
– Слушайте его больше: чесать! Я б от такого чесания взмок моментально. Работал – на полную катушку!
– Ну, ладно, ладно. Но и ребята не отставали: разносили, Капитан,
– Твой друг мог чем-то провиниться?
– Он сумел. Хотя ты его, вероятно, похвалишь: он, мало того, что передавал всем мои слова, ещё пошел и на открытый конфликт с генетиками. Не дал проводить опыты на неполноценных!
– Что ж ты сразу с этого не начал? Как это произошло?
– Расскажи-ка сам, Ги.
– Это было на станции “Дарвин” – её орбита за Ураном. Ну, прилетели туда: думаю, подзаправимся и улетим – что там делать? Но диспетчерского распоряжения не было: вместо пары дней застряли почти на неделю. Ладно, думаю, время терять не буду: потолкую с кем надо. На станции народу немного; в основном, генетики.
Стал говорить с инженерами обслуживания – тут узнал, чем эти миляги, генетики, занимаются там: мутационными изменениями организма под действием различных доз космического облучения. На ком только можно: дрозофилах, мышах, свинках, собаках, обезьянах. Плюс – на неполноценных. Опыты – небезобидные: отход, как спокойненько выразился один из тамошних инженеров – солидный. Труппы сжигают: их использование может дать непредвиденные результаты.
Я заинтересовался. Он без ведома генетиков показал мне два трупа, лежавших в стеклянной камере. Внешне – что-то совершенно кошмарное: ненормальные пропорции, неимоверно гипертрофированные части тела. Аж смотреть страшно! Непонятно – как только они могли двигаться.
Я спросил его об этом.
– Кое-как двигались. Зато с помощью их семени получают потомство с гипертрофией нужных органов. Лучший материал для пересадок. Это теперь основное направление работы здесь. Раньше здесь над ними только проводили опыты по мерам космической безопасности и выведению индивидуумов повышенной устойчивости к условиям открытого космоса.
– Давно здесь сменили тему?
– Говорят, лет тридцать назад – после начала ограничения отбраковки.
Порассказал он мне немало. Я спросил его, как он сам ко всему этому относится? Он пожал плечами: ведь это нужно для хирургического ремонта – какие тут могут быть вопросы? Я ему ответил: прокомментировал то, что знал он, с нашей точки зрения. Ерунда, сказал он, просто бред и сентиментальная чепуха, а не трезвый, рациональный подход к явлению. Но задумался.
Я его не трогал пару дней. Потом увидел, что он начал сдаваться. Отличный мужик: космонавт. Главное, он сам потолковал с остальными инженерами. Поспорили они между собой и взялись за меня: выкладывай подробненько – что и как. Слушали меня – и кое до кого доходило.
Начали они толковать и с генетиками, приводить их ко мне. Тоже – разные ребята. Большинство считали и считают, что всё правильно – и нечего мудрить. Человека три из них, однако, слушали.
Тут как раз крейсер прилетел с Земли: привез новую партию подопытных.