Данэя
Шрифт:
Новый приступ у Марка произошел опять во время работы над архивом Лала. На этот раз настолько сильный, что Дан, бросившийся к нему, счел необходимым одновременно вызвать врача.
До его приезда успел впрыснуть лекарство. Приступ утих, но состояние Марка внушало сильную тревогу.
– А, старый знакомый! – врач впился глазами в экран кибер-диагноста. – Как началось?
Дан рассказал; сказал, что впрыснул. Врач кивнул: Дан сделал всё абсолютно квалифицированно.
– Я
– Он...
– В клинику надо! Если произойдет инфаркт – может быть очень обширным. Мы должны успеть! – Он вызвал специальную санитарную кабину, в которую осторожно уложили Марка, находящегося в полузабытьи. Врач сел рядом с ним, включил кабину на режим бережной доставки: всё городское движение по трубам было скорректировано на беспрепятственное движение врача с больным.
... Дан находился в вестибюле клиники – дальше посторонние без врача не допускались. Но врач, увезший Марка, вскоре выбежал к нему.
– Твой друг странно ведет себя. Он очнулся, и, узнав, что мы собираемся немедленно произвести ему замену сердца, категорически отказался. – Он был возбужден. – Чего он боится? Элементарная операция – ничего особенного!
– Он – не боится. Можешь ты провести меня к нему?
– Конечно! Ты уговоришь его?
– Не знаю. Пойдем!
На Марка было страшно смотреть. Похоже, начинался ещё один приступ. Но он был в сознании.
– Марк! – Дан склонился над ним.
– Дан, – Марк с усилием открыл глаза. В них была дикая боль. – Скажи им: я запрещаю им пересаживать мне сердце донора, – голос его был еле слышен.
Дан вышел в соседнюю комнату, где его ожидали врачи.
– Уговорил?
– Нет. Это не удастся сделать. Помогите ему другими средствами.
– Какими? Другие средства – все – годятся лишь как временные. Ты же знаешь!
– Неужели в последнее время не было создано ничего эффективного?
– Для чего? Делается пересадка – и всё! Зачем нужно ещё что-то?
– Пересадку он делать не даст.
– Хорошо – попробуем помочь лекарствами, но... Гарантировать мы ничего не сможем.
Дан снова вышел в вестибюль. Уселся в кресло: ждать.
Врач вышел к нему очень нескоро.
– Кажется, пока обошлось. Он сейчас засыпает. Но случай слишком тяжелый: это не сердце, а ветошь. На то, что как-нибудь обойдется, рассчитывать нечего.
... Дан провел бессонную ночь. Дома ничего не знали: он боялся, как бы весть не дошла до Лейли. Выбежав на зарядку без Эи, сразу же связался с клиникой.
– Спит ещё.
– Ночь прошла спокойно?
– К счастью, да. Но надеяться не на что. Если не сделать пересадку, жить ему осталось недолго.
– У него моя пластинка. Понадоблюсь – воспользуйтесь ею.
Он не пошел в бассейн. И почти не мог есть за завтраком. Ждал.
...
– Уговори его, не дай ему умереть, – ещё раз сказал врач перед тем, как впустить его в палату.
Глаза Марка потеплели, когда Дан подошел к ложу реанимационной установки.
– Прости за беспокойство, – тихо произнес Марк.
– Ты не передумал? Положение критическое.
– Я знаю. Но я уже говорил тогда: повторять не буду. Не имею право – и не хочу.
– Ты слишком нужен сейчас.
– Всё равно: этого нельзя делать.
– Твой отказ пока ничего не изменит.
– А мое согласие изменит наверняка: я потеряю право открыто смотреть в глаза моим мальчикам.
– У меня – тело неполноценного.
– Ты тогда ещё не знал.
– У Ли четвертая часть от доноров. Зато он успел распропагандировать почти весь Малый космос.
– Из интервью Ли при публикации исключили одну фразу: “Когда я думаю, что мое спасение стоило жизни людям, взятой без их согласия, мне хочется умереть”.
– Марк...
– Не надо, Дан. Ты сам знаешь, что не должен мне этого говорить. Всё – или ничего, Дан. Мне стыдно будет жить с сердцем, отнятым у донора.
– Марк, они могут не спасти тебя.
– Пусть так. Моя смерть будет иметь смысл. Сядь-ка, Дан. Лал понял бы, что я – не могу иначе. А я ведь немало мешал ему говорить во весь голос.
– Ты сберег его.
– Я делал это только из страха за него: я любил его – но считал, что он заблуждается.
– Не вини себя.
– Поздно я понял его. Жить мне, всё равно, осталось немного – а я слишком мало сделал для него. Для нас всех.
– Ты опубликовал его книги.
– Ты сделал бы это и без меня. Нет уж: если я умру сейчас, то с сознанием, что успел сделать нечто существенное. Люди скорей поверят в наши идеи – идеи Лала. Как сказал древний мудрец, Гиллель[4]: “Если я не за себя – то кто за меня? Если я только за себя – что я? Если не теперь – то когда же?”
Марк закрыл глаза: разговор утомил его.
– Посиди немного со мной, – шепотом попросил он.
Потом он раскрыл глаза, слабо улыбнулся:
– А может, ещё и обойдется. Успею увидеть твоего внука. Ну, теперь иди! Скажи только врачам, чтобы оставили меня в покое: пусть не пристают с пересадкой.
У входа в клинику Дан столкнулся с товарищами Сына: Ивом, Уно и Александром.
– Сеньор, ты был сейчас у него?
– Как он?
– Вы откуда знаете, что он здесь?
– Врач сказал.
– Врач? Почему?
– Он нас видел раньше. Когда мы провожали Деда от тебя.
– Кого?
– Редактора Марка: мы так зовем его.
– С ним тогда произошел приступ. По вызову прилетал этот врач.
“А, старый знакомый!” Вот когда, значит, это было.
– Почему не сообщили об этом? Хотя бы – Лалу?