Данные достоверны
Шрифт:
Вся эта публика спала и видела, как бы возродить прежнюю буржуазную Польшу.
Однако они понимали, что народ идет за ними лишь постольку, поскольку они борются или хотят бороться с немецким фашизмом. Поэтому на словах и в официальных декларациях руководство Армии Крайовой провозглашало лояльность по отношению к наступавшей Красной Армии, к Советскому Союзу, хотя тут же проповедовало нейтральное отношение к Красной Армии, то есть, по сути дела, требовало от своих единомышленников уклоняться от какой-либо помощи советским войскам, что в боевой обстановке всегда равносильно
Да эти люди и были предателями.
В чьих интересах действовали эти господа, отвлекая народ от борьбы с фашистскими оккупантами, стремясь повернуть оружие против советских людей, ломавших хребет гитлеровской гадины?!
Ясно, в интересах фашизма!
Группировке польского реакционного подполья противостояла Крайова Рада Народова, объединившая все левые, наиболее прогрессивные силы страны. В нее входили Польская рабочая партия, Польская рабочая социалистическая партия, левое крыло крестьянской партии и другие политические организации, ставившие целью создание подлинно народной, социалистической Польши.
Вооруженные силы Крайовой Рады Народовой носили название Армии Людовой. Командовал Армией Людовой генерал Михал Роля-Жимерский.
По информации, которой располагал штаб отряда, в
[262]
каждом польском воеводстве, в каждом повяте и в каждой гмине имелись польские подпольные организации.
Армия Крайова вела настойчивую агитацию и пропаганду, играя на чувствах национальной гордости польского народа, используя недоверие определенных слоев населения к Советскому Союзу, и, хотя отряды Армии Крайовой были малочисленны, некоторые жители хуторов, деревень и сел значились в ее списках, знали уже, к какому отряду они приписаны, кто их командир и т. д.
Армия Людова, пользовавшаяся симпатиями и поддержкой подавляющего большинства рабочих и крестьян Польши, тоже создавала свои подпольные организации, но в отличие от Армии Крайовой она уже имела весной сорок четвертого года крупные силы, активно боровшиеся с немецким фашизмом.
Вот, приблизительно, и все, что знал штаб нашего отряда, перешедшего Западный Буг.
Естественно, нам хотелось знать больше.
Поэтому первый вечер, вернее, почти всю первую ночь в Лейно мы, командиры, не спали.
Михаил Гора, Федор Степь, Хаджи Бритаев один за другим доложили о проделанной работе, о своих трудностях, уточнили обстановку.
— Если говорить об аковцах, — сказал Михаил Гора, — то самое большое влияние у них вот здесь и здесь...
Загорелой рукой он показал на карте районы Демблина, Лукова и частично район Хелма.
— Здесь находятся и подразделения той самой двадцать седьмой дивизии, о которой я сообщал. Вот так, примерно... От базы Каплуна, вдоль западного берега Буга и сюда, к Демблину, под Варшаву. Здоровенным глаголем вытянуты... Так что районы Гарволнна, Желехува, Седлеца, Бялой Подляски и местность возле самой Варшавы мы прямо называем аковскими.
— Как они держатся, аковцы?
— Силенки у них нет, товарищ майор, а то ясно, как держались бы. Ну, а силенки нет, так и не пикнешь. Увидите
— Постой, Михаил. Говоришь о влиянии аковцев, и тут же: нет силенки... Как это понимать?
— Влияют они в том смысле, что агитацию разводят. И подполье у них имеется.
[263]
— Вот так понятнее. Дальше. Действует их агитация? Были акты враждебности со стороны населения?
— Нет, товарищ майор! Наоборот! Да вот хотя бы взять случай в Ново-Орехове... Еще в феврале было. Прибрел я туда с пятью разведчиками. Усталые, голодные. Зашли в одну из хат, только завтракать сели — вдруг вбегает хозяйка: — Немцы! Полиция! — Хозяин показывает на чердак: скорее, мол... Ну, деваться некуда. Залезли на чердак пылью дышать. Выглядываю осторожно из окошечка: мать родная! Машин двадцать понаехало! Увяли мои ребята. Да и я, признаться, думал, что пришел конец. Нас же вся деревня видела. Все знали, куда мы вошли... Приказал приготовить оружие, в гранаты запалы вставить: погибать, так с музыкой!.. Только зря мы беспокоились, товарищ майор! Хотя вся деревня про нас знала, но не нашлось человека, кто бы советских партизан фашистам выдал!
— Это хорошо.
— Вообще, дорогой, — вступил в беседу Хаджи, — народ очень приветливый. Как братьев встречают. Очень приветливый! Славянский народ! Сколько бы мы ни шли — везде как родных угощают, ничего не жалеют!
— Да и мы видели уже: радуются советским партизанам... Расскажите-ка про Армию Людову. Есть ее части здесь?
— А как же! — воскликнул Гора. — Тут, на Люблинщине, у них товарищ Метек верховодит. По-польски, он комендант АЛ на территории Люблинского воеводства. Полковник по чину. Я его просил приехать. Мировой парень! Коммунист.
— Где его отряды?
— Точнее — отряд, товарищ майор. Вот здесь, под Парчевом. Ну, а подпольщики — по всей Любинщине, как полагается... Между прочим, хозяин нашего дома, Николай, тоже старый коммунист. Через него я связь с Метеком и держу.
— Понятно. Как с немецкой администрацией?
— По обычной схеме, — сказал Хаджи. — Все, как у поляков прежде размещалось. Страна разбита на воеводства, воеводства на повяты, повяты на гмины, а в каждой гмине по десятку, по два полицейских постов... И везде сидят сволочи соответствующих рангов. Чем выше, тем сволочнее. Только раньше наверху были свои, польские жандармы, а теперь — немецкие.
[264]
— Чтобы ты поточнее представил, что к чему, — сказал Гора, — считай так: в гмине пять — двадцать пять тысяч жителей. Нечто вроде района, одним словом.
Постепенно я уяснил административную структуру оккупированной Польши, размещение немецких вооруженных сил и немецкой полиции, места базирования различных партизанских отрядов.
— Кстати, о партизанских отрядах, — обернулся я к Горе. — Встречали нас вместе с тобой незнакомые вроде люди... Ты сказал, теперь это наши... А раньше чьи они были?