Данные достоверны
Шрифт:
До разгрома постарунков немцы свободно разъезжали по всем дорогам, заявлялись в деревни втроем или впятером. Теперь они сидят в городах, а если и выбираются в села, то только крупными отрядами, в сопровождения танков.
Танковые визиты малоприятны. Мы минируем дороги. Несколько танков подрываются. После этого немцы перестают пускать их на проселки. А отряды гитлеровцев без танков нам не страшны. На автоколонны устраиваем засады. Горят немецкие машины, а сами гитлеровцы часто бегут, даже не подобрав убитых. И теперь, только завидев партизанские брички, фашисты едут по шоссе своей дорогой, нередко прибавляя газку...
Брички
25
Двадцать второго апреля Николай Аванесян отстучал:
«Отряд Алексеева прибыл в Липины и приступает к действиям».
[271]
В штабе не сомневались, этот отряд справится с порученными ему диверсионными заданиями: не зря люди столько лет обживали здешние края!
Но ведь нашим товарищам предстояло наладить и разведывательную работу в районе, то есть охватить своей сетью весь треугольник, образуемый городами Гарволин — Демблин — Желихов.
Как это удастся?
Нас в первую очередь интересовали аэродромы в Демблине, Уленже и Подлудове, железные дороги Демблин — Варшава, Демблин — Луков и Демблин — Люблин, а также шоссе Люблин — Варшава и оборонительные сооружения немцев по западному берегу Вислы.
Особое значение приобрели в ту пору железная дорога Демблин — Варшава и шоссе Люблин — Варшава, так как именно по ним гитлеровцы резко увеличили перевозки войск и техники.
Командиру разведывательной группы Григорию Басарановичу пришлось работать исключительно на этих магистралях и на разведке оборонительных сооружений по западному берегу Вислы.
Разведка всех других объектов ложилась на плечи Николая Широкова.
Басаранович был достаточно опытен и искушен в наших делах, да и группа его состояла из старых разведчиков, ходивших еще под Барановичи, Пинск, Ганцевичи и Житковичи. Вдобавок Басаранович прекрасно знал польский. Уже на пятый день пребывания на северо-западе Люблинщины Басаранович привлек к работе стрелочника со станции Жичень, а в начале мая заполучил информаторов еще в семи важных пунктах.
У Широкова не было таких преимуществ. Польского языка он не знал, старых разведчиков у него почти не имелось.
Каково же было наше удивление, когда уже в конце апреля, то есть через неделю после прибытия под Демблин, Широков стал давать прекрасные сведения по Демблинскому аэродрому и по движению вражеских составов по дороге Демблин — Люблин.
Он рассказывал:
— Помните, товарищ подполковник, Серафим при первой встрече про парнишку одного помянул, про Метека? Ну про того, чей приятель на Демблинском аэродроме электриком?.. Вот с этого Метека я и начал. А у
[272]
него, оказывается, еще друзья в отряде имеются. Все местные ребята. Помещиков своих и немцев ненавидят — не заговаривай. Как бешеные делаются. У одного дивчину фрицы испортили, у другого брата в Германии сгноили, у третьего батьку к стенке поставили... Я им говорю: хлопцы, надо все про гадов немецких разведать. Отвечают: только скажите, что надо, все сделаем. Ну, и стал я с ними гулять по деревням... Есть такой парнишечка — Русеком звать. Тот быстренько в Демблин смотался, потом вместе с Метеком на аэродром Демблинский наведался, к товарищам... У Хенека Войтеховского знакомых
Замечательные польские юноши-патриоты, воевавшие в отряде Серафима Алексеева, оказали нашей разведке неоценимые услуги, а потом и сами сделались заправскими разведчиками.
Именно благодаря этим восемнадцатилетним парням смог Широков уже 29 апреля сообщить, что Демблинский аэродром является весьма значительной немецкой военно-воздушной базой, где, в частности, проходят обучение наспех набранные юнцы летчики.
На Демблинском аэродроме, как узнал Широков, в апреле постоянно находились восемьдесят пять «хейнкелей», двадцать «юнкерсов» и тридцать пять «мессершмиттов».
В охране и персонале аэродрома насчитывалось тысяча семьсот солдат и офицеров.
Впоследствии разведчики Широкова «освоили» аэродромы в Подлудове и Уленже, сообщив по ним такие же точные данные.
Повезло Широкову и с разведкой Варшавы. Впрочем, «повезло» — не то выражение. Ему не могло не повезти: население любило советских партизан.
Вышло так. По возвращении в Липняки Серафим Алексеев навестил польскую крестьянку Квашневскую, скрывавшую его в сорок втором году от преследований: Серафиму не терпелось поделиться со старым другом радостными вестями из Москвы.
Тут, у Квашневской, он неожиданно встретил своего верного товарища, племянницу Квашневской — Стасю.
Стася помогала тетке прятать русского солдата. Работала она санитаркой в немецком госпитале в Варшаве и впоследствии не раз привозила русским воинам медикаменты,
[273]
а когда Серафим собрал отряд, стала доставать и патроны к немецким автоматам. Патроны эти Стася добывала через знакомых на патронном заводе. Возила она боеприпасы в чемоданчике с красным крестом. И то ли этот чемоданчик, то ли красота двадцатишестилетней женщины, то ли удивительное самообладание при обысках, которым немцы постоянно подвергали пассажиров поездов, — но что-то всегда выручало Стасю Квашневскую.
Вынужденный отойти с отрядом за Буг, Серафим потерял молодую женщину из виду в ноябре сорок третьего года. И вот они снова вместе!
Алексеев рассказал о Стасе Широкову и добавил:
— Она хочет опять возить патроны.
— Ни в коем случае! — запротестовал Николай. — Незачем подвергать Станиславу риску. Она может принести гораздо большую пользу.
Широков познакомился со Стасей. Попросил запоминать опознавательные знаки на технике противника в Варшаве, посоветовал расспрашивать немецких солдат, лежавших в госпитале, о том, где они служили, как их ранило, откуда их привезли, выяснять настроения...
— Выказывайте им участие, — советовал Широков. — И слушайте, что они выболтают.
Станислава приезжала к тетке раз в неделю. И мы регулярно получали любопытную информацию о войсках противника в Варшаве.
Стало быть, под Демблином дела налаживались.
Налаживались они и в других местах.
Используя связи, нащупанные еще Михаилом Горой, Анатолий Седельников послал первых разведчиков в город Люблин.
Город этот никогда не был крупным промышленным центром, а в годы немецкого нашествия и совсем захирел: работали только три фабрики — обувная, спичечная и консервная, да было налажено производство стеариновых свечей.