Дар памяти
Шрифт:
Ты узнаешь это в течение двух недель, - говорит Владыка. – Договор принят.
Мне кажется, все мое тело изнутри сковывает холодом. Потом солнце становится таким ярким, что приходится зажмурить глаза. Когда я открываю их, Владыка стоит уже в шаге от меня, сосредоточенно глядя в окно, и хмурится. Внезапно в сад врывается сильнейший ветер и начинает гнуть цветы, небо над полиэтиленовым куполом мгновенно заволакивает чернотой.
Уведи его. Немедленно, - кричит Владыка Теодору и, превращаясь в белый дым, уносится в открытую дверь тронного зала. А мы словно оказываемся в эпицентре урагана. Уши закладывает от рева стихии, глаза мгновенно забивает песком. Теодор хватает
После такого радостного полета тишина ошеломляет. Впрочем, я тут же слышу над собой голос Ричарда:
Снейп, ты… что случилось?!
Прогулялся, - шепчу я с облегчением, сплевывая кровь с разбитых губ. – Глаза.
Ты цел? На тебе места живого нет, – в его голосе столько беспокойства, что на секунду мне верится, что между нами еще не все потеряно.
Глаза, - повторяю я.
Он промывает их. Я долго моргаю, слушая, как Ричард выводит диагностические заклинания.
Ты цел. Сломано одно ребро, - бросает он.
Я наконец открываю глаза, как раз вовремя, чтобы успеть уловить омерзение в его взгляде. Помечтал.
Ричард велит мне лечь на спину. Должно быть, я все еще ошеломлен недавним падением, потому что слушаюсь. Убрав остатки одежды, Ричард произносит очищающее и вытаскивает из кармана склянку с резко пахнущим зельем. Дезинфицирующее. Короткое, хлесткое заклинание распределяет жидкость по всему моему телу. Жжет везде и так, что я почти готов взвыть. Но несколько минут заживляющих – и боли становится гораздо меньше.
На живот, - велит он.
Ты целительские заклинания повторил? – пытаюсь пошутить я.
Он кривится:
На живот. Или я не буду с тобой возиться.
Покорно переворачиваюсь, и процедура повторяется, только со спиной. Наконец Ричард заканчивает.
Ребро я тебе срастил, но оно хлипкое, так что понадобится костезелье. Шмотки починишь сам, - бросает он и аппарирует.
А я еще долго, до самого рассвета, сижу, обняв себя руками, на холодных плитах и все думаю, к чему относились слова Ариэль: «Судьба была милосердна к тебе».
========== Глава 80. О любви, семье и приворотах ==========
15 марта 1994 года, вторник
Эухения уткнулась лицом в подушку и накрылась одеялом с головой. В комнате было и сыро, и холодно, но она даже не вспомнила про согревающие чары. Господи, какой стыд! Хотелось умереть, ну, а если и не умереть, то, как минимум, оказаться в таком месте, где никто ее никогда не найдет.
Начиналось-то все великолепно. Она, как в лучших детективных романах, воспользовалась тем, что Хуан Антонио собрал всех внизу, в холле, и объявила о преступлении, совершенном в этом доме. Впрочем, нет, началось все еще раньше, с самого утра, и уже тогда все пошло не так. И хуже всего, что в доме не было Гжегожа.
Разумеется, она посвятила его в свои планы. Крошечный котелок с кипящим зельем родства стоял между ними на лабораторном столе и отрицать, что оно окрасилось
Что вы теперь будете делать? – спросил Гжегож, задумчиво постукивая по столу длинным, тонким пальцем.
Мы ведь не можем выкинуть ее отсюда просто так, правда? – Эухения сказала «мы», невольно включив тем самым Гжегожа в состав людей, имеющих право принимать решения в семье. – Теперь еще больше, чем раньше.
Нет, наверное, не можете.
Вот что – утром, пока все будут спать, вы левитируете меня в кухню, и я поговорю с ней.
Как пожелаете, - Гжегож бросил на нее быстрый взгляд исподлобья, и Эухения потом долго спрашивала себя, о чем он думал в этот момент. Возможно, он не одобрял ее, но она давно привыкла обходиться без одобрения, а дело следовало решить. И потом - главное, чтобы помог, а какие у него при этом мысли – ну не все ли равно? Хотя нет, кажется, все-таки не все равно…
Однако решение было принято, и она промаялась полночи, прокручивая в голове воображаемый диалог с Мартиной. Согласие этой (Эухения колебалась между «мошенницей» (очень слабо) и «тварью» (не позволяло воспитание)) должно было быть получено во что бы то ни стало, но как? Ведь оно должно быть абсолютно, безоговорочно добровольным. В конце концов так ничего и не придумавшую толком Эухению сморил сон, а через пару часов ее уже разбудил Гжегож.
Он действительно помог ей спуститься, однако в тот момент, когда ее кресло было наконец водворено около стола, за которым обедала прислуга, в окно постучалась сова. Письмо было адресовано Гжегожу: его срочно вызывали к давнему пациенту. Извинившись, Ковальский исчез в мгновение ока, а Эухения осталась наедине с Мартиной. Та в этот момент в качестве репетиции ко дню рождения старого герцога готовила особый соус по семейному рецепту (баронесса доверила ей даже это!).
Все, что Эухения сочинила ночью, конечно, тут же вылетело из головы, и она почти впала в ступор, глядя на ловкие руки Мартины, на их быстрые, отточенные движения. Ее руки не казались хищными, и сама кухарка производила впечатление доброй, милой девушки, немного себе на уме, но нисколько не опасной. И Эухения ненавидела ее еще больше за этот обман, за ее бесконечные попытки подружиться, за то, что Мартина всегда вела себя так, как будто очень любила всех в доме и была на их стороне.
Худшего времени для того, чтобы объясниться, Эухения, конечно, не нашла – проклятый соус готовился около двух часов, и все внимание повара должно было быть сосредоточено на нем.
Но тянуть было еще глупее. Эухения заставила себя заговорить, однако в ту же самую секунду дверь с оглушительным грохотом распахнулась, и на пороге показался Ромулу.
Слова Эухении потонули в приветственном возгласе Мартины. Это было неприятно вдвойне: судя по радостному виду кухарки, эти двое тоже подружились. Эухения вздрогнула, подумав, не опробовала ли Мартина свое зелье еще и здесь. Впрочем, опасения быстро развеялись.
Я не знала, что ты ночевал дома, - сказала Эухения и подставила брату руку для поцелуя.
Мне нужно было поговорить с тобой, - ответил он быстро, бросив короткий взгляд на Мартину, и, видимо, размышляя, как повежливее выпроводить ее из кухни. Левитировать Эухению наверх он пока не мог.
Нет необходимости делать такую гримасу, сеньор граф, - флегматично заметила Мартина, нарезая коренья и краем глаза следя за соусом. – Ты знаешь, что у меня нет ушей.
Эухению передернуло от ее безапелляционного тона, но она почему-то ожидала, что Ромулу послушается.