Дар памяти
Шрифт:
У него самого с семейными ценностями вышел конфликт, который, в первую очередь, был связан с местом обитания. Ромулу ненавидел Толедо. Туристы со всего света – как маги, так и магглы, стремились увидеть древнюю столицу Испании, пройтись по кривым улочкам, запечатлеть на свои камеры величественный Алькасар. Для Ромулу история Толедо была историей бесконечных войн и списком павших в них предков. Глядя на ворота крепости, он видел 8-й век и всю толедскую знать, которую мавританский эмир заманил на пир и обезглавил. Среди людей, погибших тогда в крепости, было как минимум три предка Ромулу, и род не прервался только потому, что жена одного из них с грудным младенцем на руках навещала своего отца в другом городе
При взгляде на Алькасар он вспоминал строчки из дневников бабушки Сицилии Изабеллы про осаду дворца во время гражданской войны в 1936 году. В его подвалах заперлись франкисты, и, поскольку крепость не была сдана, ее просто превратили в руины. В ту войну в дела магглов вмешалось немало волшебников, в том числе из семьи Ромулу, и ничем хорошим это для них не кончилось.
В промежутке между этими датами Толедо, особенно в раннем средневековье, переходил из рук в руки бессчетное количество раз. Про историю этих переходов Ромулу прочитал еще в раннем детстве, наткнувшись на семейную летопись в дедушкиной библиотеке. С тех пор он предпочитал эту тему ни с кем не обсуждать. Какими бы миролюбивыми ни были его современные родственники из семей Вильярдо и Толедо, он знал, что они гордились своими предками, бесчисленными королями-завоевателями, и даже герцогом Альбой, который в 16-м веке залил кровавыми реками половину Европы.
Ромулу признавал за ними право гордиться. Ромулу признавал свой долг защищать интересы семьи. Он не бегал от того, чтобы учить заклинания и драться на дуэлях, и в итоге вырос в неплохого волшебника, который мог бы сразиться с другим взрослым сильным магом и не проиграть. Но первое, что он сделал, как только ему исполнилось шестнадцать – уехал из Толедо в Мадрид. А через несколько месяцев и вовсе бросил Испанию и магический мир, перебравшись в Лондон и поступив в самый заурядный маггловский университет, который с успехом и окончил в три года вместо пяти. Он надеялся, что ему никогда не придется вернуться. Но эту битву он проиграл.
Прислушавшись к ровному дыханию Риты, Ромулу осторожно соскользнул с кровати и, набросив на пижаму халат, ощупью вышел из комнаты и прошел в другой конец коридора, выходивший на галерею верхнего этажа. Дверь комнаты девочек была справа, и Ромулу уже собирался было постучать, как дверь галереи отворилась и в коридор вступила тоненькая фигурка в белой сорочке с накинутым поверх платком из шерсти диких андалузских коз. Волнистые волосы, разбросанные по плечам, ярко золотились в отблесках свечи, плывшей над головой девушки.
Вероника Алехандра?! – изумленно прошептал Ромулу, - что ты здесь делаешь в такой час?!
Тебя не спросила, братец, - со злым смехом отвечала та. – Не командуй мной. Что хочу, то и делаю!
Ромулу не ответил. Вероника была права. В конце концов, никому не запрещено было ходить по дому, даже ночью. Разве он сам этого не делал? Но что могло понадобиться его тринадцатилетней сестре в коридоре, противоположном от ее комнаты, если она, что было очевидно, не собиралась идти к Эухении Виктории и Полине Инессе? А кроме комнаты девочек, здесь были только его собственные апартаменты и две пустующие гостевые спальни.
Ну, ты дашь мне пройти? – нетерпеливо спросила Вероника Алехандра, пытаясь оттереть Ромулу плечом. Но коридор был слишком узкий, а Ромулу стоял ровно посередине.
Не знаю, что тебе здесь понадобилось, - сказал он тихо, изучающе глядя на сестру, - но уверен, что лучше тебе вернуться к себе.
Я все равно добьюсь своего, - ответила та с неожиданной злобой. – И ни ты, ни кто другой мне не помешаете, слышишь? – выкрикнув эти слова, она развернулась и бросилась
Ромулу закрыл за ней дверь и на всякий случай прошел обратно по коридору и потянул за ручку дверь первой из гостевых комнат. Никого. Вторая также была пуста. Коридор оканчивался дверью на балкон, и лестница с него вела во двор, но надо быть совсем сумасшедшим, чтобы предположить, что кто-то будет выходить наружу в такое время. Все же, для успокоения совести, Ромулу наложил на дверь балкона дополнительные сигнальные чары. Зимой ей никто не пользуется, так что он никому и не помешает. А вот если Вероника Алехандра решит сделать такую глупость, тогда чары сработают, и тревога прозвучит по всему особняку. Возможно, это еще больше разладит его отношения с сестрой, подумал Ромулу, но лучше так, чем если она вляпается в какую-нибудь историю.
Никто в этом доме не смог бы вспомнить ни одной истории, в которую бы Вероника Алехандра вляпывалась ранее, но почему-то никто не сомневался, что рано или поздно это произойдет. В основном она была спокойной, вполне рассудительной для своего возраста девушкой, которая исправно учила уроки, а по вечерам читала книжки и смотрела кино. Но иногда в ней просыпалось столько злости, что старшие только дивились ее бульварному языку. Когда же ее пытались поставить на место, наглая девчонка заявляла: «Вы не имеете права меня ругать, я не ваша дочь!»
Теоретически это было правдой – Вероника Алехандра и ее брат Эухенио были детьми старшего брата Марии Инессы – герцога Вильярдо, в дом барона они попали, когда девочке было два года, а Эухенио – не исполнилось и нескольких месяцев. О матери детей было известно только то, что она была неподходящего происхождения, неподобающего поведения, и, как следствие всего этого, сбежала с любовником, бросив малолетних детей на попечение мужа-рогоносца. Он же быстро избавился от обузы, сдав отпрысков на руки сестре и выплачивая ей за их воспитание определенные суммы. После этого герцог Вильярдо благополучно отбыл в Аргентину, где утешился в объятьях бывшей жены, небезызвестной тетушки Марты. В Испании он появлялся чрезвычайно редко. Что касается детей, то по положению для них в доме не делалось никаких различий, и если барону и не удавалось скрывать то, что он больше всех был привязан к Эухении Виктории, то баронесса любила всех одинаково, и сердце у нее болело одинаково за всех. На выпады Вероники Алехандры она отвечала достаточно жестко, в духе: «Мы приняли тебя в семью, так что имей совесть ей соответствовать». Говорилось это таким спокойным, но грозным тоном, что девушка просто не могла не заткнуться. Несколько часов после этого она пряталась в своей комнате, где когда-то жила с воспитанницей отца, англичанкой Берилл, а вот уже два года – одна, и на следующий день снова выходила, спокойная, чуть высокомерная и веселая, как будто ничего и не было. Но, несмотря на то, что большинство членов семьи покупались на ее мирное поведение и списывали ее выходки на подростковый период, Ромулу чудилась в действиях Вероники Алехандры какая-то неясная угроза, и взаимная враждебность между ними в последний год неуклонно росла.
Набросив сигнальные чары, он было вернулся к своей цели и постоял немного у двери сестер, но потом передумал и осторожно вышел на галерею. Здесь было светлее: кое-где между портретами предков горели лампадки, отбрасывающие на стены цветные пятна, но от того глухой мрак внизу парадной лестницы только казался более зловещим.
Дом спал, и в холл не долетало ни звука. Ромулу невольно вздрогнул. Ему отчаянно захотелось оказаться в своей лондонской квартире, но, преодолев себя, он, медленно ощупывая каждую ступеньку, спустился вниз и свернул влево. Здесь, в коридоре, куда выходили двери комнат служанок и служебных помещений, был вход в кухню.