Дар памяти
Шрифт:
Не понимаю, - вдруг говорит Маршан, останавливаясь и поднимая голову. – Не понимаю.
Что именно? – голос мой сиплый, незнакомый, слышать его неприятно. Вздрагиваю.
Вашу везучесть. Что-то же спасло вас на этот раз. Не поддержав себя лекарством, после такого забега, вы должны были если и не умереть, то стать недееспособным минимум на полгода. Однако при вашем больном сердце, при вашей изношенности тканей, мы не наблюдаем даже микроинфаркта.
Он замолкает и вновь начинает ходить. Я ожидаю, что шаги станут
Два дня, - говорит он, замедляя шаги. – Два дня и вы практически уже готовы вести уроки. День-другой и лечение последствий приступа, который надолго свалил бы с ног любого маггла или волшебника, будет закончено. И стабильные показатели таковы, что ваше сердце сейчас здоровее, чем три дня назад. Скажите мне, как такое может быть? В прошлый раз удар был перенаправлен, сработала сила защиты, опознавшей вашу магию, но на этот раз у вас не было никакой поддержки, вы не сталкивались ни с каким воздействием извне. И тем не менее, не могли же вы найти эту целительную силу случайно внутри?
Неизвестные защитные чары? – предполагаю я. – Какой-нибудь обряд?
Альбус? Договор? Глупое сердце охватывает дурацкой надеждой.
Невозможно. И то, и другое было бы видно по диагностике Крейтона.
Но ведь не все чары можно увидеть.
Их не видит тот, кто делает эту диагностику неправильно. – Он делает рукой безнадежный жест.
– На последнем колдомедицинском конгрессе в Париже выяснилось, что, кроме меня, ее в мире делают правильно всего два человека. И, подозреваю, это не то знание, которому на самом деле можно научить.
Внезапно мне вспоминается Рита. «Вы из наших. Кто вы?»
А чары, встроенные в родовую магию?
Маршан прищуривает правый глаз и неожиданно улыбается:
Не всегда. Значит, вы полагаете, что это родовое?
Вряд ли. Я ушел из рода, основал свой собственный род. Мою мать из рода изгнали.
Хенрик думает минут десять, потом аккуратно призывает табурет из соседней комнаты и садится рядом со мной. Только теперь я вижу, насколько он устал. Должно быть, Альбус позвал его сразу, как только…
Уйти-то вы ушли, но если ваш род крупный и древний, то подобная магия так просто не отпускает. Если ваши родственники не провели собирающий обряд, а его, опять же, мало кто умеет делать по-настоящему, да и вообще, если уж на то пошло, мало кто о нем знает, то часть магии рода могла остаться у вас.
Собирающий обряд? И это вряд ли.
То есть род Принцев до сих пор защищает меня? Почему-то в это не верится, слишком уж негостеприимно там вели себя по отношению ко мне всю жизнь, но за неимением других объяснений придется поверить. Или все-таки договор? Он уже забрал у меня Фелиппе, то есть я начал выполнять свою часть. Теперь договор не может
Маршан вытаскивает из кармана часы.
Берилл будет здесь через двадцать минут. Постарайтесь не доводить ее, Северус.
Берилл, вот как. Решаюсь и задаю вопрос, который мучает меня уже второй час.
Директор Дамблдор был здесь?
В пристальном взгляде Маршана появляется понимание.
Я решил, что это ни к чему, - говорит он спокойно. – Судя по всему, вы не жаждали ставить его в известность о своей деятельности, я взял на себя смелость сообщить директору Дамблдору, что это небольшой приступ и вам необходим покой.
Мой вздох облегчения, наверное, можно потрогать. На секунду я чувствую горечь сожаления, что Альбус не приходил, но радость от того, что он не знает, что со мной, и что тот этого не узнает, сильнее. От воспоминания о том, что когда-то было иначе, на несколько секунд словно отпечаток ледяной руки ложится на сердце.
Он заходил на пять минут, - внезапно добавляет Хенрик. – Я бы с удовольствием сдал вас с потрохами, Северус, но Ричард убедил меня в том, что вы знаете, что делаете, и что вам нужно оказывать помощь по мере сил.
Ричард говорил с ним обо мне! Неожиданно становится тепло, даже горячо. И я уплываю.
Передо мной – полутемная комната со множеством негорящих свечей. Лишь две из них зависли над столом и тускло освещают интерьер, состоящий из простого стола, точнее, грубой выскобленной доски, положенной на козлы, жесткого стула и перевернутых ящиков, чья поверхность, по-видимому, заменяет полки. В комнате нет ни одного окна. На противоположной стене висит не слишком искусное распятие из черного дерева. Удивительно, но от фигурки обвисшего на кресте бога веет злобой и эта злоба словно проникает во все, находящееся здесь.
Я слышу свой собственный, все еще чуть хрипловатый голос:
Это комната наказания.
Да. И это из-за тебя я здесь.
Только теперь я понимаю, что здесь есть кто-то еще. От правой стены отделяется тощая фигурка в джинсах, ни лица, ни верхней половины тела не разглядеть. Человек встает между мной и столом, ко мне спиной. Длинные волосы ниспадают на плечи. Девчонка? Мальчишка?
Пытаюсь сообразить, в чем я виноват на этот раз и связано ли это как-то с тем, что я забыл свой долг перед Лили, как вдруг все свечи разом вспыхивают очень ярко.
Смотри, - шипит человек, отходя, - что ты сделал со мной.
На столе – не замеченная мной раньше маленькая глиняная модель собора. Четыре странных башни вздымаются вверх. Где-то я уже такое видел.
Все из-за тебя!
Человек делает резкое движение рукой и башни рассыпаются в прах…
У Берилл – брезгливо поджатые губы. Иногда я восхищаюсь тем, как долго она может сохранять презрительное выражение лица. Если бы она так же дрессировала Ричарда, я бы не поставил и кната на сохранение его нервов через двадцать лет.