Дар памяти
Шрифт:
Флинт уже не в обмороке, но на всякий случай под усыпляющими чарами – некоторые диагностические заклинания неприятны, и даже болезненны. Диагностику сон делать никак не мешает.
Маркуса можно назвать красавцем, даже несмотря на слишком большие зубы. Он немного напоминает латиноамериканца. Черные жесткие волосы, черные густые брови и серые, но из-за больших зрачков кажущиеся черными, глаза. Именно такие глаза называют чарующими. Сейчас смуглая кожа прибрела почти что цвет муки, до того она бледная. Впрочем, скоро она превратится в землистую, передо мной лежит, можно уже сказать, труп. И с одной стороны – сам напросился и надо отвечать за свои поступки, тем более даже не граничащие с преступлением, а именно преступления; не
Конечно, я оправдываю его, пытаюсь найти смягчающие обстоятельства, иначе, возможно, меня раздавит груз собственной вины – я позволил такому случиться на моем факультете. Минерва появляется на пороге, наверное, убедиться, что капитан соперников перед решающей игрой выведен из строя, и я почти завидую, что в ее разнузданном и, казалось бы, предрасположенном к такому львятнике ничего подобного не происходит.
Северус, это… - Поппи отрывается от Маркуса и стискивает палочку обеими руками.
Да?
Я уже знаю, что она скажет, и все-таки, наверное, где-то во мне еще жива глупая надежда, потому что, когда она говорит, меня словно ударяет Круциатусом. Давно подозревал, что самое лучшее, что я могу сделать – это разучиться надеяться вообще.
Это проклятие. Первичное поражение есть почти на всех органах. Значит, оно – смертельное?
Я не знаю, что сказать. «Поппи, может быть, ты ошиблась?» Смешно.
Поппи, а ты не могла?.. – робкий вопрос Минервы повисает в воздухе.
Нет. Это исключено. Я сделала диагностику уже два раза.
Я встаю:
Можешь быть довольна. В игре с Гриффиндором, - выплевываю, - он точно играть не будет.
Северус! – двойной возмущенный вопль настигает меня, когда я уже оказываюсь в кабинете Помфри у камина.
Но я-то знаю, что я прав. Из-за квиддича Минерва готова своими зубами моим змейкам горло перегрызть. Если б не Поттер, львятник никогда бы не выиграл, и это понятно всем. Пусть они смеялись над тем, что Люциус всем купил Нимбусы, но сами выезжают исключительно на одном игроке. На том, что всегда было в игре самым несправедливым. Можно сколько угодно зарабатывать баллы честной игрой, но потом появится кто-то вроде Поттера и отнимет победу в один миг. Всегда отнимет. Мое персональное проклятье. Поттеры всегда что-нибудь у меня отнимают, неважно, победу ли моего факультета, единственного друга или спокойную жизнь.
Ловлю себя на том, что уже битых пять минут сижу на корточках перед камином – как вышел из него, так и сел, вместо того, чтобы действовать дальше. Тиканье часов на камине, обычно еле слышное, кажется невыносимо громким. Неумолимое время, в очередной раз доказывающее, что у «должен» никаких отсрочек быть не может…
Через полчаса нужный мне человек вываливается из камина. Сертория Флинта можно было бы принять за какого-нибудь конторщика из романов Диккенса – так он невзрачен и так втягивает голову в плечи, что сразу видно, что это человек маленький, напуганный на всю жизнь. На одутловатых щеках, противореча бледности кожи и черным и серым тонам одежды – плотным
Люциус сказал, что вы хотели видеть меня?
– он виновато и суетливо отряхивается, и я подавляю чувство брезгливости. От него пахнет затхлостью и мышами, и я радуюсь, что я не домохозяйка, пекущая пироги. Впрочем, из такой дешевой муки я вряд ли бы стал что-то печь.
Да, - я приглашаю его присесть. Он качает головой и остается у камина, как будто готовится в любую минуту удрать назад.
Виски?
Ей-богу, с Анабеллой это было куда легче.
Спасибо, мистер Снейп. Не могли бы вы… эээ, объяснить мне суть дела поскорее? Видите ли, я очень спешу. Кто-то напустил крыс на два наших склада. Апчхи!
Ваш сын сегодня упал в обморок на тренировке, - выпаливаю я безо всякой обходительности. – Он серьезно болен и…
Серторий перебивает меня суетливым жестом.
Ах, это! – говорит он так, как будто речь идет о самой обыденной вещи.
Вы не поняли, - с трудом сохраняю спокойствие. – Ваш сын – смертельно болен, мистер Флинт. Все его жизненно-важные органы поражены проклятием.
Я знаю, - говорит он совершенно спокойно и замолкает.
Я холодею. Неужели Анабелла еще и сообщила, тварь, удержаться не смогла?!
Собственные слова звучат как чужие:
Откуда вам об этом известно?
Он достает из кармана мятый платок и вытирает пот со лба:
Можно присесть?
Да, конечно.
Серторий падает в кресло и несколько минут молчит. Взгляд перебегает с одного предмета мебели на другой, как будто не может выбрать, на чем же остановиться. Потом Флинт фиксирует его на своих сплетенных пальцах, мнущих живот, и начинает говорить, негромко, но размеренно и четко, словно хочет, чтобы каждое его слово врезалось мне в память.
Видите ли, мистер Снейп, за все годы, что наша семья находилась под властью моего покойного отца, у меня развилась привычка ходить к гадалке, чтобы узнать, не случится ли чего-нибудь еще, что нанесет нам с Маркусом непоправимый вред. Со временем эта гадалка, Флавия Уэстли, сделалась другом нашей семьи, и у нее вошло в привычку просматривать поле нашей фамильной магии. Около месяца назад Флавия сообщила мне, что в поле моего сына появилось смертельное проклятье, putrescat paludem, если не ошибаюсь. – Он взмахивает рукой. – Впрочем, это несущественно. Флавия также сообщила мне, что увидела это же проклятие в поле друга моего сына, Терри, Теренса Хиггса. Она также сказала, что связь этих проклятий с нашими сыновьями столь черна, что это означает лишь одно – наши сыновья совершили проступки, за которые их прокляли. Болезни, являющиеся результатом этого проклятия, протекают очень тяжело, вылечить их невозможно, можно лишь ускорить конец. Посоветовавшись с Туллием, отцом Теренса, мы решили перевести это проклятие на себя, мистер Снейп, а также ускорить его действие. Три недели мы готовились к ритуалу, который совершится в следующее воскресенье. Я… прошу вас не говорить об этом Маркусу. – Он вновь достает платок и начинает разминать его в руках. – Мне кажется, я имею на это некоторое право.
Я не скажу ему.
Ни о том, что он вообще был так болен, мистер Снейп. – В меня вперяется просительный, но настойчивый взгляд.
Я обещаю.
Я вам верю, - он встает. Подходит к камину, потом оборачивается: - Если это случится еще до выпуска, вы уж присмотрите за ним, пожалуйста, мистер Снейп?
Серторий Флинт, суетливо взмахивая руками, исчезает в зеленом пламени, а я медленно опускаюсь в только что оставленное им кресло, думая о том, что и самый неприятный человек может оказаться полон величия.