Дар памяти
Шрифт:
Хен, это я, - сказала она.
Ну и что? – донеслось из-за двери.
Эухения опешила.
Как это ну и что? Я хочу с тобой поговорить.
А я с тобой говорить не хочу.
Хен, прекрати, что это за шутки? Разумеется, мы с Максом отдадим тебе часть денег.
Ответом ей было только молчание. Она снова потрогала ручку и, вынув палочку, произнесла:
Аллохомора.
Дверь не открылась.
Не надо мне ничего, - раздалось из-за нее. –
Хен, черт возьми, я тебе ничего не сделала! И вообще – это моя лаборатория.
Теперь моя!
Несмотря на то, что Эухения давно перестала заниматься зельями, последнее отчего-то прозвучало особенно обидно. Она толкнула еще раз дверь посильнее, надеясь, что из-за ветхости та развалится, но не преуспела. Глухое рыдание, донесшееся из-за двери, отрезвило ее. Вздохнув – взламывающих чар она все равно не знала, Эухения бросила свои попытки и поднялась в комнату к дедушке.
Спальня герцога Толедского была отражением ее собственной. Помимо кровати, кресла и нескольких полок здесь была только еще пара стульев. Эухения раздвинула занавеси, закрывавшие кровать, и несколько минут смотрела на изможденное лицо. В последние недели герцог уже не приходил в себя.
Эухения опустилась в кресло и закрыла глаза, вдыхая успокаивающий запах лекарств. В доме и так все было неладно в последнее время, а теперь еще и это! Возможно, конечно, что дядя хотел показать ей силу своей любви, но она в это не верила. Герцог Вильрядо был последней сволочью, и это было вполне в его духе – распределить так наследство, чтобы перессорить семью. А Паскуала? Разумеется, они не могли о ней не позаботиться, но насколько трудным он это сделал. О своей двоюродной сестре Эухения не знала практически ничего, кроме того, что она была старше Эухении на год. Почему дядя не оставил деньги напрямую ей? Потому ли, что их могла отобрать Марта? И насколько Паскуала отличается от своей старшей сестры Маргариты, которая, по слухам, была вся в мать?
Дверь открылась, и вошел Гжегож. В руке он держал кубок с дымящейся жидкостью.
Я смотрю, у вас уже разборки начались, - заметил он. – Думаю, тебе не стоило ходить к брату прямо сейчас.
Откуда ты знаешь?..
Он сварил для меня зелье и сказал, чтоб я передал тебе, чтобы ты убиралась к черту.
Я ничего не понимаю. Не понимаю ничего, - пробормотала Эухения, закрывая лицо руками.
Чего именно ты не понимаешь?
Как он мог так поступить, быть таким злобным по отношению к собственным детям?
Ну, насколько я знаю, его жена с кем-то сбежала. Когда человек не может справиться с болью, ему тяжело видеть любого, кто связан с ее источником. И, насколько я знаю, он все же не бросил детей, привез их к вам и платил деньги за их содержание.
Ты пытаешься его оправдать?
Всего лишь замечаю, что могло быть хуже.
Он поставил зелье на полку рядом с ее головой.
Как ты собираешься его давать? Он же без сознания.
Через маггловскую капельницу.
Ладно.
Мне нужно отлучиться на несколько часов. Ты можешь последить за ней?
Конечно.
Гжегож коротко поцеловал ее в губы и ободряюще сжал плечо:
Так всегда бывает в семьях, в которых распределяется наследство. Но с Эухенио вы обязательно помиритесь.
А с Никой нет?
Он раздвинул полог еще шире, прилаживая капельницу:
Я бы не хотел быть тем оракулом, который предсказывает несчастья.
Значит, нет. А если я отдам ей половину наследства?
На твоем месте я бы этого не делал.
Почему?
Потому что Ника очень взбалмошная. Она подросток в самом худшем смысле этого слова. Лучше назначь ей ежегодное содержание. Кроме того, я слышал, что дела у герцога шли на самом деле не очень хорошо. Так что неизвестно, что за предприятия вам достались.
У меня есть Максима и Хуан Антонио для советов, - улыбнулась Эухения. – А тебя… не смущает, что твоя жена будет богата?
Настолько, насколько это не будет смущать тебя.
Я так рада, что ты не говоришь всех этих ужасных вещей из книжек – что ты теперь не можешь жениться на мне из благородства и все такое.
Гжегож влил в стеклянную чашу капельницы зелье и показал на устройство под ней:
Вот эту штуку надо будет перекрыть, когда зелье кончится.
Я знаю, что делать. Папа тоже пользовался такими.
Хорошо.
Ты не ответил мне, - заметила Эухения.
А, так это был вопрос? Нет, деньги не причина для отказа от женитьбы. – Он ухмыльнулся: - То ли я не настолько благороден…
По-моему, ты очень благороден.
Да ну? Когда я появился в твоей жизни, ты готова была меня растерзать, - усмехнулся Гжегож, перебирая зелья, оставшиеся на полках.
Я передумала. А какая причина была бы достаточной для отказа?
Склянка, которую Гжегож держал в руке, полетела вниз быстрее, чем кто-либо из них успел ее подхватить. Гжегож быстро уничтожил следы. Потом протянул Эухении два фиала.
Вот эти. Желтое вперед зеленого. Сразу же, как уничтожишь остатки предыдущего зелья внутри системы. И нет. Нет никаких причин для отказа, - поцеловав ей руку, сказал Гжегож с такой странной глухой интонацией, что когда он вышел, она еще долго думала, не сожаление ли было в этих словах.
Примерно через час пришел Ромулу. Он не стал подходить к постели, прислонился к закрытой двери. Эухения уже видела его сегодня, до чтения завещания, и что-то в нем ей не нравилось. Ромулу казался спокойным, слишком спокойным.
У тебя получилось найти своего маггла?
Нет.
У него был такой взгляд, что Эухения трижды пожалела, что спросила.
Я только зашел предупредить тебя.
О чем?
Марта позавчера напала на меня. Она хотела взять меня в заложники, чтобы ты пришла к ней. Мне удалось сбежать, случайно, но она все еще опасна. И у нее, как всегда, небольшая армия.