Дар памяти
Шрифт:
Какого драккла?! Мистер Поттер, идите, - говорю.
Нет уж, я послушаю, - возражает он, а у меня нет сил даже и на одно слово.
Сажусь на ступеньку, и просто сижу. Руки повисли плетьми, палочка выпадает и катится по лестнице. Поттер подбирает ее, смотрит на меня взволнованно и беспомощно. Потом садится рядом, вкладывает палочку мне в руку и сжимает мои пальцы вокруг нее.
Я приду завтра, ладно? А то у нас тренировка.
Никаких тренировок, - жестко говорит Фелиппе. – Сейчас к Северусу в комнаты и на диван дрыхнуть.
Хорошая идея,
Он встает у подножия лестницы:
Все, что смог, - убрал, но остаточной магии тут еще порядочно. И в ближайшие пару лет, конечно, лучше тут никаких ритуалов не проводить.
А потом… потом мы идем ко мне. Уложив Поттера в спальне, сидим в гостиной, пьем какао (алкоголь сейчас нельзя), и я вспоминаю, что с утра ничего не ел. Впрочем, накачанный под завязку магией и впечатлениями, и не хочу.
По губам Фелиппе бродит еле заметная усмешка.
Два идиота, - говорю.
Ага.
Мы смеемся оба. Потом вспоминаю возню на плече, жаркое дыхание в ухо и шершавый язык, и смеяться уже не хочется.
Мне лучше уйти, - говорит Фелиппе.
А я не говорю ничего.
Перед тем как нырнуть в камин – до «Дырявого котла», он целует меня в лоб.
Пожалуйста, заходи, Северус.
Вот так. Теперь только «Северус», никаких «Сев». И я почему-то уверен, что не зайду. Более того – я уверен, что он в этом уверен тоже.
И только когда он скрывается в камине, я вдруг вспоминаю, что так и не поблагодарил.
Храп Поттера слышен даже через дверь, я бы тоже с удовольствием прилег, но мне надо кое-что проверить. И точно – камин в гостиной Альбуса открыт. Однако его самого не видно. Заглядываю в пустой кабинет, а потом подхожу к спальне. Заперто, но я прошу, и Хогвартс мне открывает.
Альбус спит, лицо расслабленное, на полу рядом с кроватью – стакан, и пахнет от него снотворным. Судя по осадку на дне, проспит он еще несколько часов. Все правильно, он и не мог бы участвовать в ритуале лично, с его-то обетами. А все-таки срежиссировал его - и как ни казалось мне, что я действую самостоятельно, где-то за мной, надо мной все время был план. Ба, старая знакомая, давно не виделись, марионетка Альбуса Дамблдора, Северус Снейп! И не так уж обидно, на самом деле. Я ведь такой же. Что Альбус не посвящает меня в свои планы, что я - тех, кто близок мне. Что Альбус использует тех, кто очарован его силой, что я – тех, кто очарован моей.
Возвращаюсь к себе и тяжело обрушиваюсь на диван. Уставился на огонь в камине, и так и сижу. Не сдвинусь с места, пока не придет пора Поттеру вставать. Вот только на секунду прикрою глаза.
Но кажется, сделать это мне не суждено. Лохматый комок вылетает из камина на столик, расшвыривая чашки и блюдца, черный лохматый комок с перебитой лапой, пахнущий паленой шерстью. Подхватываю его на руки, прижимаю к себе, смеюсь, глажу и снова смеюсь. А он лопочет что-то, пачкает меня сажей и лижет шершавым языком в лицо. Все правильно. Кто-то заводит кошку, кто-то жабу, а я – демона. Все хорошо.
========== Глава 115. О магии, темной и не очень ==========
Утро было прохладным, дождливым и сонным, а еще к нему отчетливо примешивалась тревога – Ромулу и Хуан Антонио неожиданно, никого не предупредив, не попрощавшись, ушли к Книге судеб ночью. Известие это выгнало на общий завтрак всех Вильярдо, исключая остававшуюся в постели
Невыспавшаяся Эухения душераздирающе зевала, ей вторил составлявший ей полночи компанию у постели Мора Гжегож. Вероника Алехандра занавесила лицо волосами, и если Эухения и улавливала за этой маскировкой торжествующую усмешку, то ей было абсолютно все равно. Все, чего она хотела сейчас – это чтобы Гжегож остался дома, но он отправлялся с Вероникой Алехандрой в Мадрид. Та готовилась к государственным экзаменам для волшебников старшего школьного возраста на домашнем обучении (как будто в Испании существовало другое!) и сегодня сдавала отборочные тесты.
«Можно подумать, он помолвлен с ней, а не со мной», - подумала Эухения недовольно, когда Гжегож поцеловал ей руку на прощанье и ушел в холл вслед за Никой. Впрочем, ворчать было глупо. Баронесса вчера объявила, что собирается нанять секретаря, и в числе его обязанностей будет также аппарировать вместе с младшими.
Вздохнув, Эухения вернулась наверх. Дверь комнат Ромулу была приоткрыта, и оттуда доносилось наигранно-бодрое и ужасно фальшивое пение. Эухения прошла мимо и уже потянула за ручку двери крайней гостевой комнаты, когда Рита выскочила в коридор – в сапогах выше колен и в плаще с вставками из драконьей кожи.
Я – на охоту, - крикнула она и умчалась.
Нет, она когда-нибудь доиграется.
Эухения оглянулась и увидела в проеме балконной двери Эрнесто. Тот комкал в ладони пачку сигарет.
Бабушка ведь не собиралась сегодня?..
Нет, не собиралась, - он подбросил пачку вверх, испепелил ее и ушел.
Эухения вошла в гостевую комнату. За дни болезни Мор заметно исхудал, и скрючившееся под белой простыней тельце казалось совсем маленьким. Рядом с постелью стояла чаша с ярко-зеленой жидкостью. Она пахла болотной тиной и неприятно липла к пальцам, но это единственное, что помогало от периодического повышения температуры. Эухения намочила губку и принялась обтирать раскаленный лоб. Губы Мора растрескались и запеклись черными корочками, и у Эухении, когда она видела его лицо, каждый раз вздрагивало сердце.
В выздоровление лепрекона она не верила. Более того, Гжегож, которому удалось немного проникнуть в разум Мора, сказал, что в своем сне тот испытывает ужасные страдания. И Эухения уже не раз задумывалась, не лучше ли позволить ему умереть. Прошло всего несколько дней, но ей казалось, что все это длится уже годы и не будет этому и конца, и края.
«Потерпи, - говорил Гжегож. – Ты тоже вышла из комы не за один день. Организму нужно набрать силу».
Но пока что, кажется, организм Мора силу только терял.
Эухения откинула простыню и принялась обтирать грудь, живот и то, что ниже. Анатомия Мора вполне походила на человеческую, ничего необычного, только меньше и зеленое, а так – даже пупок имелся, но, когда дело дошло до половых органов, по размеру вполне себе сопоставимых с размерами органов если и не взрослого мага, то подростка, Эухения вздрогнула. Рука неловко дернулась, и губка шлепнулась на пол.
На поверхность памяти, словно вода из кувшина на стекло, щедро выплеснулся декабрьский день. Эухения попятилась и, миновав кресло, сползла по стене.