Дар памяти

Miauka77

***Португальские родственники Вильярдо, на семейном дереве - на ветке матери Марии Инессы, в дальнейшем будут иногда встречаться

**** Английские родственники Вильярдо, племянница которых учится в Хогвартсе и читает книжки на испанском

========== Глава 38 Друг. ==========

POV Северуса, ночь на 29 января 1994 года

Странная штука память. Иногда годами стараешься забыть, выталкиваешь что-то с периферии сознания, но оно пробивается сквозь всю твою оборону и прорастает, жжет, выламывает душу. Впрочем, некоторые вещи я просто не имею права забывать. Например, то, что обида на то, что Лили дала мой учебник Поттеру, и он оттуда вычитал мое собственное заклинание, которым меня и подвесил, стоила мне нашей дружбы…

Или то, что мое желание угодить повелителю веселой шуткой стоило Лили жизни…

Чем ближе ее день рожденья – 30 января, тем больше вспоминается горького из той, другой жизни, в которую не вернуться уже никогда, не перепрожить ошибок. Если бы была хоть малейшая надежда противостоять силе Лорда… А так – даже если воспользовался бы хроноворотом, на сколько это задержало бы его? На день, на два?

Память. Самое важное, помимо уже намеченного, сейчас понять, что происходит с Альбусом, найти заклинания, вызвавшие изменения его памяти и контрзаклинания к ним. И, если получится, способ сделать его устойчивым к этого вида изменениям.

Ага, тяжело хмыкаю я. Сделать устойчивым насильно. Мой мозг словно бы отказывается все время помнить, что Альбус сам этого захотел, что он сам заставляет работать этот проклятый контракт. У меня в голове словно два разных Альбуса: этот, непонятный, незнакомый, чужой, и тот, в шею которого я утыкался носом ночами, втягивая ноздрями любимый пряный запах. И этот и тот не совмещаются никак, более того, я знаю, что в ближайшее время они еще больше разойдутся, и, может быть, останется только тот, который сейчас. И все мои одиннадцать лет превратятся в сожаление об одиннадцати годах, как это уже было с годами дружбы с Малфоем. Но я слишком много обязательств взял на себя перед Лили, моя жизнь принадлежит в большей степени ей, ее сыну, чем Альбусу. Дамблдору, говорю я себе. Незнакомому мне величайшему волшебнику мира Дамблдору.

Доварив очередную порцию зелий для Джейн и для аптеки, я сажусь в кресло у камина и читаю трехтомник Адамса. Вряд ли я буду сегодня спать. Пузырьки бодрящего выставлены вдоль стены прямо на полу: на камине для них слишком жарко.

Кладу ноги на скамеечку, с отвращением вспоминая зельеваров-американцев, которые задирают ноги на стол прямо в ботинках. Вот уж точно, где никакого понятия о манерах! Впрочем, на конференции по зельеварению я уже давно не езжу.

Книга Адамса – самая современная и самая полная по нарушениям памяти. К трем утра мне удается выудить из нее несколько ценных для меня вещей. Первая из них - то, что автору за 70 лет его исследований дважды встречались вмешательства в память, когда человек видел некоторые эпизоды не так, как его родственники, и определить причину вмешательства так и не представилось возможным. Однако в одном из случаев через некоторое время человек сам вспомнил настоящие эпизоды. Это говорило о том, что такое вмешательство не уничтожало настоящие воспоминания, а лишь действительно заменяло их. И вторая - то, что автор имел дело со случаем, когда пациент знал, что его память была стерта с помощью заклинания Мемория Абдиката*. Это заклинание работает лишь при добровольном согласии стереть память, но уничтожает воспоминания, по-видимому, навсегда. Само заклинание, по мнению автора, не смотря на то, что согласие было добровольным, относилось к темной магии.

Добровольное согласие на уничтожение памяти. Не на Обливиэйт, который может снять более сильный волшебник… При этих строчках я положил книгу на колени и долго смотрел в огонь… Кажется, в воскресенье вечером я опять не вернусь к исследованиям. У меня есть занятие вместо этого: навестить бывшего декана.

При воспоминании о Слагхорне, толстом лысом декане Слизерина с потными ладонями и масляными глазками, меня передергивает. Последний раз я встречал его на конференции в 83-м году – он-то всегда там одна из центральных фигур! – когда он обхаживал какую-то расцветающую знаменитость. Будущая знаменитость

льстиво улыбалась и смотрела ему в рот. Стоп! Я напоминаю себе, что на войне вопросу о личных предпочтениях не место. Слагхорн – это Слагхорн. В конце концов, мне нужно быть благодарным ему за то, что он был таким отвратительным деканом – потому что на его фоне мне было гораздо легче завоевать авторитет у слизеринцев, чем если бы до меня был кто-нибудь типа МакГонагалл. Потому что, кажется, хуже декана, чем Слагхорн, быть не может. А в воскресенье я всего лишь сделаю то, что должен был сделать очень давно. И даже немного жаль, что после моего визита он обо всем забудет.

«Историю заклинания Обливиэйт» Раймона Одруа я читаю уже к рассвету, наклонившись над столом. Глазам немного больно, я призываю все свечи, которые только у меня есть, но дело, конечно, не в освещении. Полное восстановление после проклятий, которые я получил в доме Горбина, произойдет только через несколько недель. Хотелось бы знать, кстати, что об этом инциденте думают в Лютном. Не буду удивлен, если в ближайшее время кто-нибудь захочет мне отомстить. В аврорате думают одно, а в Лютном – своя когорта, у них на уме совсем другое. Придется пока прятаться и от бывших «своих». Заклинание невидимости, к сожалению, требует стихии воздуха или просто очень большого количества силы. В полевых условиях стихийную магию взять неоткуда, так что придется пользоваться оборотным. И еще – часто обращаться к Флитвику, чтобы наложил заклинание невидимости, которого бы хватало, скажем, минут на сорок. Выйти из комнат Флитвика, спуститься к Запретному лесу и запутать след аппарации.

«История Обливиэйта» - столь ветхая, что, не заключай я каждый лист в свою защитную оболочку, книга бы рассыпалась на глазах. Книги Одруа уничтожили веке еще в 16-м, после того, как он пошел против властей, и то, что эта нашлась в Хогвартсе, кажется каким-то чудом. Ирма говорит, что за все время работы здесь не выдавала ее ни разу, да и мне дала под обещание вернуть в не худшем виде. Для того, чтобы ее вот так читать, требуется немало силы, и я пью бодрящее. Книга, в общем-то, не слишком полезная: кому нужны эти старые заклинания, многосложные и трудновыполнимые предшественники Обливиэйта, которые, к тому же, никто не знает, как именно надо выполнять, когда можно использовать сам Обливиэйт, но мне важна любая зацепка.

Переворачиваю очередную страницу и, затаив дыхание, смотрю на обрывок записки-закладки: сверху - одним почерком «…не работает», и снизу - другим, столь ненавистным, который даже юным, неустоявшимся узнается слишком хорошо: «Еще бы оно сработало! Думаешь, ты такой умный, и я не знаю, на ком ты его пробовал? Ты бы еще отыскал самого Гриндевальда и на него бы попробовал заклятие наложить! Попробуй на Диппете». Переворачиваю записку: «И, кстати, МакГонагалл так себе прикрытие, тем более, старше тебя».

29 января 1994 года

В Лондоне за последние сутки случилась зима, и все газоны были покрыты снегом.

Джейн стало хуже, - мрачно сказал Ричард, когда они встретились на «старом месте» - не в самом гей-клубе, а в парке напротив него, там, где Северус два дня назад гулял с Ромулу. – Лежит, смотрит в потолок и ничего не говорит.

Значит, поход отменяется? Или… может быть, это повод ее осмотреть? – спросил Северус, которого не оставляла мысль, что он мог бы что-то сделать.

Ни то, ни другое. Она передала тебя другому человеку. Сказала, что пока ты можешь поговорить с ним. Я его немного знаю – он дельный парень, служит в магической полиции. Так что мы отправимся в Милан.

В Милан?

В его окрестности, - Ричард поднял вверх кожаную перчатку:- Портал до места назначения. А что касается Джейн, то Хенрик – один из лучших специалистов по темномагическим проклятьям во всей Европе. Один из двух, - уточнил Ричард. – Второй тоже ее смотрел. И ничего не смог сделать.