Дарители
Шрифт:
Наташа запустила руку в сумочку, вытащила несколько смятых купюр и, не считая, бросила их на переднее сиденье.
— Тогда считайте, что я покойник.
Водитель скосил глаза на бумажки и, посерьезнев, сказал:
— Понял.
«Ниссан» полетел по раскаленному городу на угрожающей скорости, ловко проскакивая светофоры. Вскоре он притормозил возле рынка, и Наташа выскочила из машины, забыв закрыть за собой дверцу. Наискосок пробежав через потную, раздраженную толпу, она нырнула во дворы. Только миновав несколько домов, Наташа сбавила скорость и пошла уже спокойно, на ходу поправляя волосы. Ее лицо раскраснелось, глаза горели лихорадочным
На углу одного из домов ее ждали. Высокий мужчина в светлых джинсах и полурасстегнутой цветастой рубашке неторопливо прохаживался из стороны в сторону, время от времени затягиваясь сигаретой. Его глаза закрывали темные стекла солнечных очков, лицо было бесстрастным, и со стороны никто бы никогда не подумал, что он страшно нервничает.
— Ну? — спросил он, когда Наташа, слегка задыхаясь, подошла к нему. — Как она?
— Спит. Ты снотворное хорошо рассчитал — отрубилась как раз, когда собиралась уходить, — Наташа усмехнулась. — А ты не мог перестараться?
— Я раньше тебе шею сверну, — приветливо сказал Схимник. — Пошли.
IX
Чувствовалось, что в квартире уже давно никто не живет — и не только из-за толстого слоя пыли на всем, где она только могла удерживаться, не из-за бесчисленных грязно-серых паутинных фестонов и затхлого запаха, но и из-за той особенной мертвой атмосферы, присущей всем заброшенным помещениям. Обстановка единственной комнаты состояла из груды картонных коробок и рассохшейся поцарапанной тумбочки, небрежно сдвинутых в угол, посередине стоял мольберт, рядом — небольшая коробка с рисовальными принадлежностями. Занавесок на окне не было, и между рамами громоздились десятки мушиных мумий. Под самым потолком примостились несколько очумевших от жары пауков-сенокосцев, казалось, удерживавшихся на стене из последних сил.
— Чудеса организации — вот что я могу сказать, — Наташа подошла к ящику, опустилась на корточки и начала в нем рыться, одобрительно кивая. — А ты не мог найти квартирку попохабней? Не вдохновляет на творчество, только на хандру.
Схимник молча спрятал ключи, потом протянул руку.
— Позволь-ка.
Наташа скривила губы, потом сдернула с плеча сумочку и протянула ему. Схимник открыл ее, просмотрел содержимое и вытащил упаковку «Жиллет».
— Это, уж извини, для работы, — Наташа наклонила голову набок, и он бросил лезвия обратно. — Господи, если Славка узнает — он меня точно прибьет.
— Тебя не очень-то это заботит, верно? — Схимник бросил ей сумку, снял очки, подошел к окну и распахнул его, разбавив затхлость горячим пыльным ветром. — Я бы даже сказал, что тебя это заводит.
— Хорошие порции адреналина всегда на пользу, — Наташа выпрямилась, оглядывая комнату и оценивая освещение. — У страха особый вкус — неважно, какова его природа. Тебе известно, Схимник, что, возможно, все чувства, которые мы испытываем — это всего лишь разные формы страха? А когда мы слишком сильно испугаемся или наоборот, устаем бояться — мы умираем, — она заходила по комнате, что-то прикидывая. — Знаешь, я стала достаточно примитивна, но чувствую себя куда как живее, чем раньше — ярко-красно, очень ярко, конечно, есть и оранжевый, но без него никак нельзя!
Схимник удивленно посмотрел на нее, но Наташа, похоже, даже не заметила того, что произнесла, размышляя и на языке слов, и на языке цветов и не особенно отделяя их друг от друга. Он прислонился к стене, смяв отклеившиеся обои, и наблюдал за ней, за тем, как она
— Хороший холст, очень хороший, грунтовка отлично просохла… Когда ты только все успел? — рассеянно пробормотала Наташа. — Да-а, уж, расстарался ты для себя!..
Она вдруг резко развернулась и ткнула рукой в одной ей видимую точку на полу. Схимник заметил, что ее пальцы дрожат, как у законченного алкоголика.
— Сядешь здесь! Садись! Нет, сначала помоги перетащить мольберт! Быстрее!
Слова выскакивали из ее рта — быстрые и звонкие, как шлепки по мокрому телу. Схимник перенес мольберт, потом перетащил тумбочку на указанное место, перевернул ее и сел. Тумбочка охнула, но выдержала. Наташа металась по комнате. Рядом с мольбертом она выстроила башню из трех картонных коробок и начала раскладывать свои принадлежности. В комнате резко запахло скипидаром.
— Сейчас… — бормотала Наташа, закручивая волосы на затылке. — Сейчас-сейчас…
Она внимательно посмотрела на Схимника, схватила одну из кистей, бросила ее и взяла карандаш, но тут же снова сменила его на кисть.
— Я готова. Ты?..
— Да.
— Послушай, — глухо сказала она, и сейчас ее голос был знакомым, настоящим, хотя звучал так, словно она была при смерти, — ты еще можешь передумать. Сейчас еще не поздно. Потом уже ничего нельзя будет сделать. Процесс необратим. Ты не сможешь все вернуть обратно, и твоя картина перестанет быть для тебя опасна только, когда ты умрешь. И Вита… она объясняла тебе… когда я заберу одно, может появиться что-то другое… и это может быть намного хуже.
— Вряд ли может быть что-то хуже этого, — Схимник потер вспотевший лоб. — Итак, како-вы твои условия — ты ведь так ничего и не сказала?
— И не скажу, — Наташа криво улыбнулась. — Сыграем в американку? Сначала картина, потом плата.
— Это мне не нравится. Ты можешь заломить невозможную цену. А она наверняка невозможна, раз ты не хочешь обговорить ее заранее.
— Просто маленькая просьба, ничего страшного. Никого из нас, и уж тем более, ее это не затронет. А остальное тебе не все ли равно?
Он ухмыльнулся.
— А вдруг я откажусь платить? Не думаешь же ты, что я оставлю картину тебе?
— Не откажешься. Мне всегда платили, — в ее улыбку протек холод. — Все. Когда они понимали, что приобрели, они сами приносили плату. Я ведь никогда ни от кого ничего не требовала.
— Ладно, посмотрим, — пробормотал Схимник. Наташа кивнула.
— Дальше… Я не знаю, сколько времени это займет, но ты должен сидеть там и, по возможности, не дергать головой. И уж тем более не вставать — что бы ни случилось. Ты видел — у меня может начаться кровотечение, а может будет и что-нибудь похуже — мне предстоит очень тяжелая и опасная охота… он очень сильный… но в любом случае — пока я работаю, ты не двигаешься. Понял?