Дарители
Шрифт:
Я долго стою в коридоре — не знаю, зачем. Просто стою и смотрю на закрытую дверь. Наверное, я бы могла простоять так до утра, если бы не раздавшийся из комнаты голос Славы — тихий, шелестящий.
— Вита, иди сюда. Надо п-поговорить.
Возвращаюсь в комнату и сажусь в кресло, поджав ноги. Слава подходит и опускается рядом, на подлокотник, и кресло едва слышно тоскливо вздыхает.
— П-прости меня. Я сказал гадость. Я уже ничего не соображаю.
Я вяло машу рукой и так же вяло произношу, подтягивая к себе сигареты:
— Да…да… не хочу говорить.
Сигаретный дым клубится в темпе ларго, Новиков молчит похоронно, а если закрыть глаза, то темнота под веками совсем не успокаивает. Ждать до утра? Как
— Нет, придется поговорить, — вдруг бормочет Слава сбоку, и я вздрагиваю, потому что успела о нем забыть. — И ты, и я п-прекрасно знаем, что ждать утра в этой квартире мы не будем. У тебя нож в правом кармане джинсов, у меня тоже есть нож… но мы ведь не станем устраивать поединок за право выйти отсюда? — он криво, болезненно усмехается. — Кроме того, я не совсем уверен в своей победе. Откроем дверь и разойдемся мирно, давай? Все-таки м-мы еще в какой-то степени… друзья. Я не прав?
— Я не позволю тебе пойти в ресторан, — мои пальцы машинально нащупывают нож сквозь ткань кармана. Конечно, мы не можем друг другу навредить… и все же попытаемся это сделать. Мы были друзья, но не сейчас. Сейчас я и не знаю, как нас назвать. — Я не позволю тебе…
— Я не собираюсь ему мешать! Я всего лишь хочу его подстраховать, потому что все должно произойти сразу! Сегодня! Не т-так ли, Вита? Ты ведь тоже хочешь завершить свое дело сегодня? Я помогу тебе. Вот, маленький подарок, — он бросает мне на колени какую-то бумажку. Я неохотно разворачиваю ее, но через секунду выпрямляюсь в кресле и впиваюсь в нее глазами — не оторвешь.
— Он настоящий?! Где ты его взял?! Это ведь городской дом, верно? А то у него еще есть алькасар за городом…
— Он настоящий, Вита. А вот как ты его используешь — это уже твоя забота. Теперь подождем еще чуть-чуть и б-будем расходиться. Наши цели одинаково хороши — зачем же нам мешать друг другу?
— Да, — медленно говорю я, разглядывая чертеж, — теперь уже незачем. Жаль, что я не смогу узнать, когда там все действительно начнется.
— Думаешь, нам не удастся все п-предотвратить?
— Я думаю, что тебе не очень-то и хочется все предотвращать.
Слава не отвечает, а отходит к окну и долго смотрит куда-то сквозь пыльное стекло, прижав к нему согнутую руку. Я раздраженно слушаю, как дребезжит на кухне старый холодильник. Хочется пойти и выключить его к черту! Как можно сейчас раздражаться из-за какого-то там холодильника?.. Быт есть быт… Последний вечер, последний… Нужно быть оптимистом. А я — пессимистичный оптимист. Глупый и усталый. Один из нас сегодня точно умрет — не меньше, чем один, и я хочу, чтобы это была… и не хочу этого.
Солнце садится, и мы ждем наступления послезакатного часа, как вампиры, предвкушающие ночную охоту. Мы все собираемся убить в эту ночь.
VI
Война, в свое время изуродовавшая сотни городов, почти не докатилась до Волжанска — немцы не продвинулись так далеко на юго-восток, город не бомбили, и ему не пришлось воскресать, как многим, исключительно в безличных, лишенных всякой привлекательности параллелепипедах, по чьей-то странной прихоти названных зданиями, — он сохранил свои старые церкви, дома и усадьбы, мимо иных из которых Волга неспешно катила свои воды и в невообразимо далеком шестнадцатом веке. Волжанск — живая энциклопедия архитектурных стилей пяти веков, и, сев не в машину времени, а всего лишь в старый красный трамвай, можно из модерна
Здания эпохи русского классицизма — одни из самых красивых в Волжанске, и именно им двадцатый век принес больше всего бед. Таким был и соседствовавший со старой зеленокупольной церковью дом, выстроенный в конце восемнадцатого века по заказу некого коллежского асессора — роскошное здание с бельведером и боковым флигелем, соединенным с центральным корпусом галереей. С приходом советской власти в доме расположился приют для беспризорников, потом там устроили больницу, была там и библиотека, один за другим в здание въезжали различные государственные учреждения, а потом его заняли овощной и гастрономический магазины, и вплоть до конца девяностых среди стройных коринфских колонн бальной залы лежали горы картошки и стояли железные контейнеры с арбузами, свеклой и капустой, по небрежно залитым цементом полам топотали крикливые обыватели, просторные арочные окна ослепли, загороженные решетками, и врезанные в лепные потолки длиннолопастные вентиляторы гоняли из залы в комнаты — теперь уже отделы — затхлый воздух, раскачивая развешанные везде полосы липкой бумаги, усеянной мушиными и осиными трупиками. Во флигеле торговали мясом, а бельведер был наглухо заколочен.
В девяностых магазины сгинули неведомо куда, и в доме в течение нескольких лет располагались несколько недолговечных банков и фирм, после чего он попал в собственность крупного предпринимателя, вознамерившегося превратить дом в центр развлечений, для чего решил его несколько осовременить и расширить, пристроить к центральной части эркер [17] , но, к счастью, неожиданно разорился раньше, чем успел начать осуществлять свои планы. Дом побывал несколькими диско-барами и в конце концов, после масштабного ремонта-реставрации, превратился в один из самых элитных волжанских ресторанов «Князь Болконский». Вернулись на место узорная ограда, массивные фонари, парадный вход снова стал парадным, перестроенный зал заполнился длинными столами, огромными хрустальными люстрами, зеркалами, картинами, скульптурами и портьерами. Теперь здесь звенели тонкие дорогие бокалы, оркестр играл классическую музыку, по новому паркету снова, как когда-то, скользили пары, пусть и танцевавшие много хуже; и отдыхали здесь классически, парадно, изо всех сил стараясь держаться в рамках аристократизма, стремительно, правда, исчезавшего по мере принятия алкоголя; здесь придумывали сказку про век утонченности, изящества и отточенных манер и жили в ней, пока не выходили на улицу. Здесь справляли различные торжества самые состоятельные люди города. И охранников здесь было особенно много. В те дни, когда в «Князе Болконском» не давались званые ужины, вход был свободным, и атмосфера девятнадцатого века исчезала под влиянием по-деловому одетых посетителей, короткоюбочных дам и современной музыки. Но не сегодня.
17
«Фонарь», полукруглый или многогранный застекленный выступ в здании.
К половине восьмого вечера стоянка перед рестораном уже напоминала автовыставку, и машины все прибывали и прибывали. Большие ажурные въездные ворота почти не закрывались, суетились обслуга и охранники. Кое-кто из приглашенных, решив даже свой приезд оформить в соответствии с духом предстоящего вечера, прибывал в двуконных фаэтонах. Высаживая пассажиров, кучера, одетые соответственно временам фаэтонов, разворачивали свои экипажи и отправлялись по новым вызовам. Некоторые, держа в одной руке вожжи, говорили по рации.