Дарители
Шрифт:
Прибывали мужчины — серьезные, солидные, в дорогих костюмах, большинство уже в возрасте, с уверенной походкой и двухслойными глазами, в которых на поверхность было выпущено только, что подходило к обстановке, и ничего лишнего; сдержанно шумные, обдумывающие не только слова, но и взгляды, улыбки и рукопожатия.
Прибывали женщины — женщины всех возрастов, жены, секретарши, любовницы, родственницы — женщины всех мастей — от бледнокожих северных блондинок до золотистых азиаток с блестящими черными волосами, от чистокровных, крепких волжанских шатенок до худощавых экзотических мулаток — потомков прижившихся в Волжанске сомалийцев и нигерийцев; смеющиеся произведения искусства салонов красоты в облаках французских духов выпархивали из машин, поднимались по широкой лестнице, сбрасывали пальто и шубы на руки проворно подбегающих лакеев, являя свету роскошные вечерние платья самых разнообразных цветов и фасонов, но непременно длинные, многие «под старину», оттененные шарфами и шалями. Женщины отражались в зеркалах, бросали
«Фантом» прибыл одним из самых первых, доставив виновника торжества, его жену, дочь и Сканера. Последний, невзирая на указ Баскакова, явилсятаки в своем любимом сером френче, выглядевшем здесь достаточно нелепо. За стол сели далеко не сразу, и пока Виктор Валентинович и Инна, нарядившаяся в золотистое, сильно декольтированное платье, отделанное роскошными кружевами, встречали гостей, Сканер рассеянно бродил по залу, с тоской и беспокойством поглядывая на далекий дверной проем, за которым начинался холл. Плохое предчувствие, еще с утра ползавшее крохотным червячком, к вечеру превратилось в тугой, тяжелый ком, камнем осевший где-то в районе желудка, и тот то и дело давал о себе знать болезненными спазмами. Ему отчаянно хотелось оказаться «дома», запереться в своей комнате, куда Чистовой пока хода не было, включить видеомагнитофон и смотреть один за другим старые фильмы… и, конечно, говорить с Яной — ведь она приходила только, когда он был один, — беззаботная, обнаженная, золотоволосая, безжалостная, ни разу не давшая до себя дотронуться. Но ему приказали приехать, и он приехал — не по приказу Баскакова, а по приказу Чистовой — и хуже всего было то, что Яна полностью поддерживала сумасшедшую художницу, и даже сейчас, где-то в глубине мозга она, невидимая, шептала ему, что он все делает правильно. А еще был страх — сильнейшее чувство на земле. Он не хотел умирать. Но если что-то произойдет с картиной, с ним случится нечто худшее, чем смерть. Перед этим гасло все — даже немилость золотоволосого призрака.
Ты единственный оставшийся в живых, жрец. До сих пор ты приносил жертвы только себе. Пора вспомнить и боге. Ты помнишь, кто твой бог, Шестаков? Ты помнишь, кто тебя сотворил? Ты помнишь, кто может тебя разрушить? Послушание почитается за добродетель — крайне прискорбно, что эту добродетель в тебя приходится вколачивать страхом.
Слова Чистовой летели в его голове бесконечной, сумасшедшей каруселью, и с течением времени начали вызывать всплески паники. Он ничего не знал о ее планах, не знал, чего она ждет от сегодняшнего вечера, но хорошо знал, что от него потребуется какая-то услуга — во время их короткого разговора Наташа достаточно ясно дала это понять. От Сканера не укрылось, что в ее речи стал проскальзывать странный старинный пафос, она употребляла не свойственный ей прежде выражения, и иногда ему казалось, что с ним разговаривает кто-то, не принадлежащий текущему веку.
Он вздохнул, рассеянно шагнул в сторону и наступил на платье какой-то пышной шатенке, проходившей мимо, и ткань платья едва слышно треснула. С трудом проговорив извинения разгневанной женщине, он поспешно ретировался с места происшествия, не глядя, куда идет, а, остановившись и подняв глаза, увидел, что оказался почти рядом с выходом в холл. Выход притягивал его, как магнит. Пройти туда, там длинный холл с рядом ниш и квадратной колонной в центре, а в конце — тяжелые двери с литыми ручками, а за ними — безопасность.
Сканер заставил себя вернуться в центр зала, но там его взгляд устремился на ряд огромных арочных окон, задернутых тяжелыми вишневыми портьерами. Выругавшись про себя, он отвернулся, машинально положив ладонь на левую сторону груди. Там, под френчем, в кармане рубашки покоилась плоская бутылочка с авиационным керосином, и он постоянно проверял, надежно ли она закрыта. Достать керосин Сканеру, при довольно жесткой ограниченности его передвижений, стоило большого труда, но Чистова попросила, и он сделал. Нельзя ее злить, нельзя… Только зачем он ей — не собирается же она поджечь ресторан? Впрочем, это не его дело. Не его дело. Изо всех сил стараясь не смотреть на дверной проем и на окна, Сканер снова начал разглядывать гостей. Пробегая по одному из мужчин, его взгляд дернулся и на мгновение вернулся обратно — человек, стоявший довольно далеко и вполоборота к нему, показался ему смутно знакомым — то ли черты лица, то ли манера держаться напомнили что-то. Высокий, в обычном для охранников темном костюме, мужчина был абсолютно лыс, что компенсировалось густой короткой черной бородой, которой его лицо заросло почти до глаз. Несколько секунд Сканер пристально смотрел на него, потом отвернулся. Может, и вправду встречал где-то раньше — какая разница? Он начал наблюдать за женщинами — не промелькнет ли какая-нибудь похожая на Яну?
Когда Сканер отвернулся, Андрей еще некоторое время наблюдал за ним боковым зрением, пока не убедился, что не был узнан, потом чуть повернулся — в ту сторону, где его взгляд минуту назад оставил Чистову. Она была окружена плотным
— Ты доволен? — произнесла тем временем Инна Баскакова, улучив момент, когда рядом никого не оказалось, кроме охраны. — Половине гостей уже скучно, а что будет к середине?! Несколько лет подряд мы прекрасно справляли все в «Орхидее», с чего вдруг?! Мне нравится здесь бывать в тесном кругу, но устраивать массовые гуляния!..Ты же сам ненавидел все эти представления!
— Именно представления. Почему бы не развлечься иногда? — Виктор Валентинович улыбнулся, но улыбка была безадресной и скользнула мимо жены. — Аристократизм хорош, когда он идет из души, от сердца, когда в крови еще хоть что-то осталось. А вот это, — он кивнул на гостей, — какой это к черту аристократизм. Обстановка и одежда не делают из человека аристократа, а настоящей породе и маскарад не нужен. Ничего, пусть помучаются! Очень забавно наблюдать, как сейчас они пыжатся… а вскоре половина этой утонченной знати будет лежать мордой в салате, доставать музыкантов и глупо орать «Ой, мороз, мороз», кто-то обязательно подерется… а дамы — представляешь, как начнут вести себя дамы? Стая пьяных позолоченных кошек. Век аристократизма умер, а из быдла аристократов не сделать. Не те времена… Даже те, в чьих жилах якобы течет княжеская кровь, откалывают номера, верно?
Инна слегка покраснела, и ее глаза зло блеснули.
— Мы же договорились…
— Верно, договорились, — сказал Баскаков, не глядя на нее. — Поэтому не мешай мне наслаждаться своим днем рождения, пока я не сорвался и не отправил тебя домой, Ягайловна! И ни единого хлебка спиртного, поняла?!
Инна, поджав губы, поправила один из спускающихся из высокой прически на плечо локонов, отвернулась и через секунду уже весело разговаривала с кем-то из гостей. Баскаков отошел чуть в сторону и отыскал взглядом дочь. Соня в светло-голубом платье, не очень хорошо сидевшем на ней, стояла среди подружек, болтающих без умолку и стреляющих глазами по сторонам в поисках интересных особей мужского пола. Она говорила мало, больше молчала, ее лицо было сонным, взгляд отсутствующим, и ему показалось, что дочь вообще не слышит, о чем ей говорят. На мгновение Баскаков почувствовал приступ злости. Конечно, в таком возрасте уже скучно рядом с родителями — веселей завеяться куда-нибудь со своей компанией… но, черт возьми, уж сегодня, на дне рождении отца можно и потерпеть пару часиков! Соня даже его толком не поздравила — пробормотала утром что-то малоразборчивое по поводу «знаменательного дня» и все. Но потом его уколол стыд — с девочкой явно что-то не так, она больна, а врачи пока не знают причины. В последние дни все его время занимали работа и Анна, дочери он почти не уделял внимания. Так, конечно, нельзя, нужно срочно что-то решать. Он займется этим… завтра. Нет, послезавтра, точно послезавтра — ни днем позже! Эх, Сонька, Сонька, что ж с тобой творится?
Он мельком скользнул равнодушным взглядом по жене, чья стать, здоровая красота и отточенные, с легким холодком манеры казались ему сейчас приторными до отвращения, и повернул голову в противоположную сторону. Его взгляд притягивала другая — худощавая, диковатая, открыто смеющаяся, живая, как язык пламени, умеющая себя вести, но при этом не заключенная в рамку — та, с высоко зачесанными черными волосами, в черном с серебром полупрозрачном платье, обтекающем фигуру, как вода, с перекинутым через спину и локти кружевным шарфом. С того момента, как Анна переступила порог залы, она ни разу не взглянула в его сторону, ни разу не повернула головы в его направлении. Баскаков понимал, что она поступает вполне разумно, но с каждой минутой его настроение портилось все сильнее и сильнее, и за стол он, к своему удивлению, сел злой и расстроенный, старательно пристроив на губах праздничную улыбку.
«Из-за девки! — изумленно крутилось в его голове. — Дергаюсь, как восьмиклассник… Какого черта?!»
Но после нескольких тостов он расслабился и даже развеселился. Сидевшая рядом Инна послушно тянула апельсиновый сок, отвечая сердитыми отказами на предложения выпить что-нибудь покрепче и украдкой поглядывая на мужа. Соня рассеянно, один за другим, отправляла в рот кусочки жареной телятины, похоже, даже не замечая вкуса того, что ест, и то и дело зевала. Бокал шампанского перед ней стоял нетронутый. Сергеев торопливо расправлялся с двойной порцией фаршированного судака, то и дело отрываясь, чтобы выскрести досуха очередную вазочку с каким-нибудь салатом, и сидевшая рядом с ним женщина поглядывала на соседа со смесью удивления и отвращения. Сканер не ел вовсе, только нервно резал на тарелке мясо на бесчисленные кусочки, нахмурившись и поджав губы, словно выполнял тонкую ювелирную работу. Он был бледен и казался больным. Баскаков заметил, что Сканер периодически исподтишка смотрит на Анну, сидящую за соседним столом — смотрит с каким-то странным надрывным беспокойством. «Зацепила что ли? — удивленно подумал он. — Э, нет, эта не про тебя!» Сама же Анна вела себя совершенно непринужденно, наслаждалась едой и звонко смеялась в ответ на шутки сидящих рядом мужчин, которые наперебой за ней ухаживали.