Дары небес. Цена обещания

Шведова Анна

Тускло блестел металл на пластинах и скрепляющих кольцах нагрудников, лучи заходящего солнца сквозь прорехи в силуэте скал и замка играюще падали на искусную гравировку, покрывающую доспехи, на грудинной пластине сверкал выложенный серебром и эмалью знак птицы на фоне Башни. У людей милорда Джеерта это был распластавшийся в полете ворон. Тонкие полоски пушистого меха, закрутившиеся спиралью, свисали с наверший шлемов, змеились по спинам в такт лошадиному бегу и кончиками своими цепляли пряди длинных волос... Гарды выглядели впечатляюще.

Элиза заметила на себе взгляд

лорда Джеерта, тот, лишь немного попридержав лошадь, неожиданно приложил правую руку к груди и склонил голову в быстром поклоне. Элиза улыбнулась. Лорд Ворон промчался мимо, больше не взглянув на нее. Что ж, она была рада и той крохе участия, которую он подарил. По правде говоря, это было единственное, что подарили в Синганире ей, лично ей, а не Элизе Ор-Ваилан, урожденной этого мира. Может, кто-то посчитал бы это пустяком, но она действительно была рада. Одиночество ведь бывает разное.

– Элиза!

Она вздрогнула. И как это у него получается произнести ее имя так, словно оно срывается с губ щелчком кнута?

Нейл Раган стоял на ступенях у парадного входа в замок, не делая никаких попыток приблизиться и мрачно взирая на нее сверху вниз. Где-то далеко за его спиной садилось солнце, но здесь от него остались только глубокие синие тени. Как глаза милорда-протектора Ласточкина Гнезда.

– Нам надо поговорить.

А эту фразу она заготовила для себя еще утром. Но потом решила, что разговор будет бесполезен. От неудовлетворенного приступа любопытства она не умрет, а лезть в чужие дрязги между мужем и женой не хотела. Пусть разбираются сами, когда вернется реальная Элиза. Однако отказываться от предложенного разговора не стала.

Он привел ее в парадный зал - то ли потому, что тот был недалеко от входа, то ли из приступа клаустрофобии: парадный зал был самым большим помещением в замке, разумеется, из тех, что видела Элиза. В зале убрали столы и стулья и о вчерашнем пиршестве ничто уже не напоминало. В пустом помещении шаги звучали гулко и зловеще. Солнечный свет, так щедро лившийся через окна днем, теперь едва освещал дальнюю стену. По углам лежали тени. Пахло цветами и мокрым камнем.

– До меня дошли слухи...

О, а какие слухи доходили до нее! Если учесть, что она практически ни с кем не общалась, так, перебросила словцо за слово, то какие кладези слухов остаются еще не вскрытыми... Интересно, разговор будет о Мици? О "дяде"? Или о продолжении рода?

– Вы действительно решили пройти ритуал посвящения в обители Нардуки?

Что ж, наверное и это важно. Но ей-то что скрывать?

– Да.

– Я запрещаю.

Не мудрено, что Элиза бунтовала. С таким выдающимся чутьем и тактом ему не расположить к себе и покорную корову.

– Ни вы, ни кто другой не может мне запрещать. Муж мой, - она вежливо склонила голову на бок, не скрывая опасный блеск глаз. Они по-идиотски стояли друг перед другом прямо посреди огромного зала. Он не предложил ей сесть, может потому, что здесь элементарные нормы приличия ее мира просто неизвестны, а может и потому, что садится было некуда и он намеренно привел ее сюда, чтобы диктовать свои

условия. Сам Нейл Раган стоял, заложив руки за спину и придирчиво рассматривая носки своих сапог, но последние ее слова заставили его резко вздернуть подбородок кверху.

– Не могу, вы правы. Но... прошу. Я прошу вас не делать этого.

Слова явно давались ему с трудом, словно намертво застряли в глотке и проталкивались наружу палкой. Гордость. Это понятно. Но не извинительно.

– Я понимаю, - холодно и высокомерно продолжил он после паузы, не дождавшись отклика Элизы, - Вы не привыкли делать что-либо даром. Поэтому я предлагаю сделку...

– Боитесь лишиться жены?
– Элиза неожиданно так оскорбилась, что не смогла дослушать до конца. Сделка? А шиш с маслом? Она даже забыла о том, что предложение адресовано не ей, а реальной Элизе, женщине совсем другого склада, характера и жизненных принципов. Ее мгновенно задело за живое это нелепое обвинение в корыстности, ибо она никогда не была ни жадиной, ни скрягой и легко уступала, если признавала чужие притязания обоснованными. А тут... "Вы не привыкли делать что-либо даром"... Он мог бы просто объяснить! По-человечески!

– И почему боитесь, позвольте спросить? Зачем вам Элиза Ор-Ваилан? Вы же не любите ее! Деньги? Наследник? Положение в обществе? Отношения с короной? Для вас действительно это важно?

– Не важно!
– взъярился Раган, мгновенно потеряв свою лелеемую невозмутимость и выдержку, - И за жену я не держусь! Но вы можете - повторяю, можете - стать Мудрой! Этого я боюсь! Мудрые - белая кость Границы, ими держится Граница. Уберите Мудрых - Граница рухнет, никакие наши силы не смогут удержать ее. Каждая Мудрая - на вес золота, каждая Мудрая - это драгоценность. Мы не настолько богаты, чтобы разбрасываться своими сокровищами. А что можете предложить Границе вы, избалованная и амбициозная Элиза Ор-Ваилан, теперь носящая мое - мое!
– имя и не сделавшая в своей жизни ничего ради других? Амбиции? Вечные склоки и претензии? Хаос?

Элиза почувствовала, как жаром наливаются ее щеки. Она набрала побольше воздуха в грудь... но заставила себя сдержаться. В конце концов, это не ее война. А в висках глухо стучала кровь, туманя рассудок.

– Выбор делаю не я. И не вы, - насколько возможно сухо и чопорно сказала она, лихорадочно остужая жар щек тыльной стороной ладони, - И даже не ваша Властительница. Боги не ошибаются, как сказала она вчера.

– Да, не ошибаются, - Нейл свирепо уставился на нее, - Но нам неизвестно, чего же они хотят от нас. Будущее делается здесь и сейчас.

– Властительница рассказала вам о пророчестве? Это вас испугало?

Он продолжал сверлил ее глазами и ответил на вопрос вопросом:

– А вас не испугало?

– Нет, - пожала она плечами, - Оно вероятно не больше, чем то, что выбор Нардуки падет на меня и я стану Мудрой.

– Так вы откажетесь?

Она подумала, что Властительница, похоже, играет в какую-то еще игру, раз втянула в нее и Рагана. Чего она добивается? Нынешняя Элиза тоже ее не устроила?

– Нет.

– Тогда и говорить больше не о чем.