Дарю игру

Лейбовский Вадим Викторович

Игра становится все более и более нервной, поединок между двумя старыми соперниками, да еще на этом высочайшем турнирном уровне кроме чисто спортивного характера имеет и принципиальный.

На седьмой минуте второго тайма Фелкаи доводит счет до 3:2. И тут же в течение двух минут голландский судья Гоозе удаляет сразу четырех игроков — с каждой стороны по два.

На поле стало намного просторнее, и этим воспользовался Мшвениерадзе. В единоборстве с Дьярмати он демонстрирует блестящую технику и сравнивает счет. А до конца матча остается уже менее 50 секунд.

Еще есть время для последней

атаки. Но волею судьи советские игроки остаются в численном меньшинстве, что, однако, не влияет на ход событий: Куренной и Карташов перехватывают мяч, выходят против защитника и вратаря, Куренной делает точнейшую передачу товарищу, тот один против пустых ворот, до конца еще более 15 секунд, но неожиданно раздается резкий свисток Гоозе.

Игра окончена. Ничья.

К заключительному дню турнира у итальянцев было 4 очка, у югославов — 2, у советской и венгерской сборных — по одному. Югославы сохраняли шансы стать олимпийскими чемпионами в случае победы над сборной СССР и проигрыша итальянцев венгерской команде. Так что теперь цель наших ребят — серебряные медали.

Последний матч советских ватерполистов на олимпийском турнире проходил остро и нервно. Они превосходили соперников скоростью и маневренностью, все время вели в счете, а югославы догоняли, все чаще и чаще нарушая правила.

Развязка наступила на седьмой минуте второго тайма, при счете 3:3. Гиви Чикваная стремительно прорвался к воротам соперников, получил пас от Куренного и, не останавливаясь, забил мяч. Больше голов в этой встрече не было, и ее результат возвел итальянцев в ранг победителей Олимпиады. Несмотря на предстоявший матч с венграми, итальянская сборная была уже недосягаема.

Какой теперь смысл играть ей этот матч в полную силу, когда сил уже не осталось? Да тем более после бурной ночи, проведенной на улицах Рима на руках ликующей толпы. Какой смысл добиваться победы, если она уже ничего не решает? Для чего играть, для кого?

Но неугомонному зрителю мало дела до состояния своей команды, до бессонной ночи среди факелов, им же зажжённых. Ему нужна только победа.

А чемпионы тем временем уже проигрывают венграм два мяча и, кажется, готовы безмятежно пропустить в свои ворота еще. Тогда в игру снова вступают трибуны. Они требуют борьбы, они требуют только победы. И любимцы трибун вновь бросаются в атаку. Через две минуты они сравнивают счет.

Наша сборная находится у бортика бассейна и, конечно, болеет за итальянцев.

Впрочем, только один человек из советской команды не кричит, не жестикулирует. Он даже не привстает с места. Этот один — капитан сборной.

— Како, ты заболел, да? Почему один сидишь? Иди к нам, — зовет земляка Гоголадзе.

— Я так же болею, как и ты, Лери. А сижу я, потому что не могу с этого места уходить. Если уйду, клянусь, венгры выиграют.

Тут только Гоголадзе заметил, что капитан сидит на второй ступеньке пьедестала почета. Через полчаса он уже полноправно и торжественно встал на нее и получил высокую награду.

Итак, сборная команда СССР добилась наивысшего успеха за всю историю своих выступлений на международной арене. Было радостно, но и печально.

«Однако, все, пожалуй, справедливо, — думал капитан, глядя в окно автобуса,

по дороге в гостиницу, — все справедливо». Он снова и снова анализировал игру итальянцев, находя этой победе все больше объяснений. В играх итальянцев он отмечал стремление нападать в непрерывном движении, завершать комбинации ударами с любых дистанций, бить по воротам мгновенно, без задержки мяча. Отмечал и то, что, не имея в своем составе нападающих, способных, как он, выдерживать силовые дуэли у ворот соперника, итальянцы отлично применяли единоборство подвижное и часто выигрывали его. Да и по арсеналу технических приемов олимпийские чемпионы выглядели ничуть не хуже их, серебряных призеров. «Как жаль, — заключил Петр, — что все это мы не смогли разглядеть и предвидеть. Ну да ладно, к следующей олимпиаде мне будет всего лишь тридцать пять, и мы еще повоюем… Эх, скорее бы домой!..»

Нателла в тот год ждала второго ребенка, и незадолго до отъезда на Олимпиаду Петр отправил ее к матери в Тбилиси, где и родился его второй сын. Сокрушался, что, как и восемь лет назад, в «позапрошлом» олимпийском году ему вновь не довелось забрать жену из родильного дома. «Олимпийские у меня дети», — усмехался бомбардир. На другой день после завершения турнира он получил много телеграмм. Но среди этих радостных и теплых посланий было одно, которое его озадачило: «Поздравляем двойным успехом, мальчика назвали Каха».

Каха? Почему Каха? Зачем Каха? Нет, такого имени он не хотел. Каха Мшвениерадзе? Мастер спорта Каха Мшвениерадзе. Заслуженный мастер спорта Каха Мшвениерадзе. Олимпийский чемпион Каха Мшвениерадзе. Нет. Ничего хорошего. Хотел было тут же из Рима отправить в Тбилиси телеграмму протеста. Но подумал: а что толку, все равно имя уже присвоили, записали его в метрическое свидетельство. «Ладно, приеду — разберемся».

В Тбилиси он вылетел через несколько часов после возвращения в Москву. Однако когда увидел сына, сразу же забыл про свою досаду. Взял на руки. Мальчишка таращил на него глаза, словно вопрошая: как я тебе, понравился?

— Ну, жена, спасибо тебе, дорогая! Ах какого хорошего парня родила! Какой складный, какой большой. А руки, какие ручищи! Хорошо играть будет. Ты будешь хорошо играть, сынок?

— Его зовут Каха, — тихо произнесла Нателла. — А точнее — Кахабер. Хорошее старинное грузинское имя.

И вновь волна горечи залила сердце бомбардира.

— Почему Каха, милая моя? Зачем так назвали?

— Потому же, почему ты — Како, — обиделась Нателла. — Мама твоя дала тебе имя Како, и оно Якову Бичиевичу тоже не очень понравилось. Но ты все же остался Како и, кажется, не очень от этого страдаешь.

— Меня зовут Петр. Ну куда бы годилось — заслуженный мастер спорта Како Мшвениерадзе? Меня в сборную не взяли бы с таким именем, и правильно бы сделали. По мне что Каха, что Кахабер — разница невелика. Но мальчик будет жить в Москве, понимаешь? Кахабер будет учиться в Москве. А по-русски Кахабер звучит почти так же, как крохобор. Мшвениерадзе и вдруг — крохобор. Чушь какая-то получается, жена моя.

— Но что же нам делать? Какое же ты хотел дать мальчику имя?

— Я знаю какое — Георгий. Красивое, сильное, гордое имя. Я все же попробую что-нибудь сделать.