Даурия
Шрифт:
— Ночью из них никто в лес не ездил?
— Нет, дрыхнули все без задних ног. А что такое?
Не отвечая на вопрос, Семен и Данилка переглянулись. Потом Семен спросил:
— А не врешь?
— А чего мне врать-то. Кого хочешь спроси, то же скажет.
— Ну, тогда счастливо оставаться. А мы до Арси съездим.
Работники не тронулись с места, пока приезжие не скрылись в осиннике.
Потом погонщик сказал:
— Ищут кого-то мунгаловские, что ли?
— Должно быть, — отозвался старший и скомандовал: — А ну, поехали!..
Когда Семен и Данилка спустились под
— Ничего мы, паря, однако, не разнюхаем, — поделился своими сомнениями Семен.
— Я тоже соображаю, что немного узнаем. Может, Ромку порешили и они, да только как к ним подступишься? Не следователи мы.
— Ничего. С Арсей во всяком случае потолковать надо. Ты приглядывайся к нему. Посмотрим, как он на нас глядеть будет.
Арсений завидел их издали и встретил приветливо, спокойно. Незаметно было, чтобы он волновался. Едва они поздоровались, поспешил он справиться, куда они поехали. Когда же узнал, что утром ранен Роман, то искренне изумился и пожалел его. Все это получилось у него вполне естественно, без всякого притворства. Семен поспрашивал его о том же, о чем и работников. Выкурив по папиросе, стали они с Данилкой собираться уезжать. Пахал Арсений на конях. Перед тем как уехать от него, Семен нашел удобный предлог осмотреть, как подкованы его кони. Арсений, хотя и удивился такому любопытству, но ничего не сказал. Семена же осмотр убедил, что ни один из этих коней не был привязан в осиннике, когда стреляли в Романа. У всех коней было по четыре подковы.
От Арсения завернули они на заимку. Митька Каргин с работником очищал там от коры заготовленные зимой бревна. Пока Семен разговаривал с Митькой, Данилка сходил в зимовье поглядеть, есть ли там какое-нибудь оружие. В чепаловском зимовье висела берданка и дробовик. Из берданки, как убедился Данилка, не стреляли по крайней мере неделю. После этого ему оставалось только вернуться к Семену, который из разговоров с Митькой также ничего не узнал.
К обеду они вернулись на свою заимку. Оставалось только думать, в самом ли деле провел эту ночь Алешка в поселке. Скоро и это сомнение было рассеяно. Вернувшийся из дома Петька Кустов подтвердил, что возвращался сейчас оттуда вместе с Алешкой и что дорогой повстречался им Северьян.
XIX
Северьян не заметил, как миновал он семь верст от заимки до Мунгаловского. От ворот поскотины, не заезжая в поселок, повернул он к лагерю. На широкой луговине шло учение. Кадровцы, блистая на солнце шашками, рубили лозу, скакали через рвы и барьеры. В иное время Северьян обязательно бы остановился полюбоваться на них. Но сейчас было не до этого, надо было спешить к лагерному околотку.
Толстый заспанный фельдшер, потирая ладонью круглую бритую голову, встретил Северьяна на крылечке лагерного околотка. Сладко зевнув, лениво спросил:
— Ну, с чем пожаловал, старик?
— Сына у меня в лесу ранили. В беспамятстве он. Помогите, господин фельдшер, вся моя надежда на вас. Век благодарить буду, спасите только…
— Что могу — сделаю, папаша… Лысухин! — крикнул он.
На крыльцо выбежал краснорожий прыщавый
— Помоги старику парня в помещение занести, — приказал ему фельдшер.
— Слушаюсь, — крикнул казак и бросился помогать Северьяну, едва приступая на босую ногу.
Когда Романа положили на топчан, застланный простыней в желтых пятнах, фельдшер прощупал ему пульс и сокрушенно покачал головой. Снимая с раны повязку, он недовольно хмыкнул и выругал Северьяна:
— Что же ты, дуб этакий, грязными лоскутьями рану перевязал? Эх, бить вас некому!
Северьян виновато отмалчивался.
Фельдшер чем-то смазал рану, наложил на нее чистую повязку.
— Ну, старик, если хочешь, чтобы сын в живых остался, сейчас же вези его в Нерчинский Завод. Я твоему горю плохой помощник. Рана у парня скверная, и крови он много потерял. Может быть, доктора его и выходят…
В Нерчинский Завод Северьян прискакал под вечер. Дорогой Роман два раза приходил в себя и просил пить. Северьян останавливался и поил его холодным чаем, который успела налить в туес Авдотья, когда Северьян завертывал из околотка на минутку домой.
Долго стучался он в двери больницы, пока их не открыла сиделка с лунообразным лицом.
— Чего стучишь, как полоумный? Прием у нас давно окончен.
— Сын у меня раненый. Его к доктору скорей надо.
— Доктора нету в больнице. Говорят тебе, что прием окончен. Понимать надо…
— Да как же быть-то?
— А я почем знаю, — сказала сиделка и попыталась у него под носом захлопнуть дверь. Северьян закричал на нее:
— Ты что, тетка, сдурела! У меня сын помирает, а ты нос на сторону воротишь. Крест-то у тебя на вороте есть?
На шум вышла другая женщина в белом халате.
— Вот с сестрой разговаривай, а мое дело маленькое, — показала на нее сиделка.
После того как Северьян пообещал отблагодарить сестру, она согласилась послать за доктором и, не дожидаясь его, принять Романа. С помощью двух сиделок Романа занесли в приемную.
Очкастый доктор пришел недовольный. Его оторвали от ужина с гостями. Обругав сестру, бросил он окурок папиросы в плевательницу и потребовал халат. Сестра подала ему халат и стала разбинтовывать Романа.
— Гм-м… огнестрельная рана, — едва взглянув, определил доктор. — Любопытно… Это кто же его?
— И сами не знаем, ваше высокоблагородие, — поспешил вытянуться Северьян, видевший начальство и в докторе.
Доктор сердито посмотрел на него сквозь очки.
— Я штатский, а не военный. С меня хватит, если я буду просто господином доктором. Понял?
Испугавшийся Северьян торопливо и почтительно кивнул головой.
— Раненого в палату! И живо приготовить все для операции, — распорядился доктор и закончил свои приказания мудреной латынью.
— Господин доктор! Останется он в живых-то? — рванулся к нему Северьян.
Доктор развел руками:
— Я, мой батенька, не бог. Но будем надеяться… Завтра утром придешь справиться. Сделаем все, что можно, а там… будем надеяться.
— Спасибо вам, — прослезился Северьян и с тяжелым сердцем направился к выходу.