Давай начнём все с начала

Дагова Ульяна

— Что произошло? — спрашиваю и осматриваю бегло мужчину, замечая припухлость под скулой.

— Это Савва? — спрашиваю, смотря на наливающийся синяк и протягиваю руку, осматривая его. Мужчина хмурится, один раз даже шипит.

— Извини.

Я убираю руку, но не успеваю, Георгий перехватывает, подносит к своим губам и целует. Я замираю, но не от действий мужчины, а от того, что нас видит Громов. Он останавливается, смотрит на меня. Сжимает кулаки, вижу даже на расстоянии его горящие глаза, отдёргиваю наконец свою ладонь, но вижу удаляющуюсяспину Саввы. Тоскливо,

больно, обидно становится тут же. Георгий дико раздражает своей речью, которую я пропускаю мимо ушей.

— Я хочу… мне надо идти, — отталкиваюсь от мужчины и просто трусливо убегаю, слыша его лёгкий смех и улыбку.

Глава 44

Дома я осознаю патовость ситуации и как это все выглядело со стороны. Выходит, что я вышла, выбежала к Георгию, осматривала, ощупывала его ушибы, а он целовал мои руки. Глупая, дурная ситуация, в которую я попала случайно… Но со стороны глазами Савелия это не случайность, а доказательство чувств, любви, заботы. Я и сама бы так подумала, если бы все увидела издалека.

«Я люблю его», — вспоминаю, как выдавливала эти слова из себя, чтобы навсегда покончить отношения с Савелием, а теперь сама расстраиваюсь, что он не борется за меня, за наши отношения. Просто ушёл.

«Как когда-то и тебя», — напоминает мозг мои фразы, которые я говорила Савве, как шептала, когда хотела добиться своего, как менялось его лицо, мимика. Желваки ходили на его таком мужественном и чертовски красивом лице, глаза… ещё немного и, казалось, они лопнут, или он просто убьёт меня после каждого нового слова, которые я произносила. Кажется, все сбылось, чего я так хотела. Он ушёл, не стал ничего делать, ранее даже обещал, что отпустит.

Становится так тяжело, грустно от осознания. Хочется банальной теплоты. Беру в руки телефон и набираю Армена. Эгоистично, но кроме него, у меня никого нет из действительно родных людей. Не завела, а родителей давно нет в живых. Друг отвечает быстро, где-то со второго гудка.

— Привет, как твои дела?

— Армен, можешь приехать, пожалуйста, — говорю сразу без приветствия.

— Могу, Ари, ты скажи только, что плохо. Ребёнок?

— Нет, с малышом все нормально.

— Не переживай, сейчас приеду.

Проходит несколько долгих минут, я лежу, свернувшись калачиком, жду Армена, очень хочу, чтобы он появился побыстрее.

Когда слышу мелодию звонка, соскакиваю с дивана, быстро открываю входную дверь. Армен переступает порог и сразу же обнимает. А меня прорывает, я начинаю плакать, слёзы текут и текут без остановки. Он молчит, ничего не спрашивает, просто гладит меня по спине, а я безумно благодарна ему за это. Что приехал, что не задаёт вопросов, что дарит сейчас своё тепло.

— Да ты у нас рева-корова, а не Ари, звезда сцены и балета, — произносит он шутливо, когда я немного успокаиваюсь.

Ничего не отвечаю, только шмыгаю. В чём-то он прав, прежняя я не плакала. Случаи бывали, но, чтобы так часто, нет, а тем более в чьих-то объятиях. Сама, наедине за закрытыми дверями, чтобы не знали, не видели моих слабостей. Редко на плече у Саввы,

и то случаи можно пересчитать на пальцах одной руки.

— Идём, расскажешь, — вытирает он слёзы с моих щёк. — Беременяшки такие плаксы, но и я не пальцем деланый, обучен уже. Белочка научила, как с вами надо.

Армен заводит меня в гостиную, а я ловлю себя на мыслях, что он прав. Беременные эмоциональны, вот, видимо, и ответ моим слезам и грусти — гормоны шалят.

— Ты из-за этого недостойного плачешь? — спрашивает, а сам заводится. Выглядит немного комично.

Арменчик пыхтит, как паровозик, и краснеет не меньше рака, размахивает руками, говоря ругательства, значение которых я не знаю в силу языкового барьера.

— Ты только скажи, я, — друг эмоционально показывает что-то руками, а мне становится смешно, не зная, какую расправу он приготовил Громову. Но от этого так становится тепло, легко. У меня есть, люди, которым я важна.

— Не из — за него, из — за себя. — Кладуу голову на плечо Армену. Он молчит, но выгибает вопросительно бровь. А я молчу несколько минут, а потом выпаливаю всё. Не в полных деталях, вкратце, но все. Про Георгия, с которым непонятно зачем спуталась, про Громова…

Тишина бьет по нервам, ушам…

Я не решаюсь, а потом смотрю на друга, поднимая глаза словно побитая собака. Не говорят с мужчинами о таком, это неправильно, сложно, но у меня банально нет подруг-женщин. С его Беллой мы не близки. Она мило улыбается, перекидывается фразами, но близкой или родной мне не стала.

— Ты меня презираешь? — решаюсь задать вопрос.

Армен молчит, я кусаю губы. Дура, вот и лишилась друга, зачем всё сказала? Тяжело, грустно, с таким надоидти к психологу. Им платят, это их работа слушать, советовать.

— Ты знаешь, — говорит Армен после долгих минут молчания, когда я накрутила себя донельзя. — Я не хотел бы, чтобы моя жена, так поступила.

Я кусаю до крови губу, а чего, собственнождала.

— Наверное, это в моем менталитете, воспитание, но у тебя другая ситуация. Со стороны можно сказать, да и многие часто говорят, я бы поступил так, я бы сделал так. А человека можно понять только тогда, когда ты проживёшь его жизнь от начала и до конца. Не просто ситуацию, а все детали, все поступки. У вас так все запуталось… Я не скажу, что ты права, но и не скажу, что ты не права. Я не знаю, Ари. Савелий твой… — он осекается и не договаривает. — Знаешь, я скажу только одно — ты выбери. Не морозь мужиков, хуже будет.

Мы молчим, Армен меня обнимает, а я думаю над его словами.

Они правильные, но все равно оставляют след. Запомнилось больше всего то, что он не хотел бы, чтобы его жена так поступила. Но почему всегда спрос только с женщин, а как же мужчины?

— Думаешь?

— Думаю. Мне страшно, — говорю не о своих мыслях, а страхах. — Когда Громов узнаёт о беременности…

— Он не от него? — задаёт вопрос друг. А я поднимаю на него глаза. Я не задумывалась, от кого малыш, помню слова Болгаревой только, что срок очень маленький. Перед глазами плывёт ночь с Георгием. Он ведь может быть отцом… Или нет?