Дайте ей взлететь. История счастливого отца

Юсуфзай Зиауддин

С самого начала моя вторая мать говорила Малале: «Ты можешь стать новой Беназир Бхутто – главное, чтобы ты прожила дольше нее».

Неравное положение моих сестер и матери оказало большое влияние на меня. Даже в десять лет я уже стремился помогать женщинам в нашей деревне. Я был слишком мал, чтобы расценивать это как протест; помню, что такая помощь просто доставляла мне удовольствие. У многих из них сыновья уезжали на заработки в страны Персидского залива, а сами они были безграмотные: когда от сына

приходило письмо, та, кто так его ждала, не могла прочесть ни строчки, чтобы узнать новости. Не знаю, как я об этом догадался в столь юные годы, но я начал читать им письма вслух, а потом исполнять роль писца. Я писал письма за этих женщин, вкладывая в них все мысли и чувства точно в том виде, в каком они их выражали, чтобы продолжалась их связь с сыновьями, по которым они так скучали и которых любили, как мама любила меня.

В Баркане у меня была одна из двоюродных сестер, судьба которой сильно сказалась на мне: я понял, что неравенство зачастую влечет за собой и физическую жестокость. Здесь я буду называть свою кузину Нур Биби, чтобы не открывать ее настоящее имя. Она старше меня на четыре года, и мы до сих пор поддерживаем с ней связь; теперь она живет в другой части Пакистана. Как я, она лишилась матери, но это произошло, когда Нур Биби было два с половиной года, поэтому у нее не сохранилось счастливых воспоминаний, чтобы тешить ими душу. Отец женился на другой, но эта женщина оказалась весьма суровой, так что моя сестра часто представляла себе, как могла бы жить, не умри ее мать. В четырнадцать лет ее выдали замуж в семью с более высоким социальным статусом. Брак считался очень выгодным, но муж оказался психически неуравновешенным человеком: он грубо обошелся с ней в первую брачную ночь и продолжал издеваться и дальше. Нур Биби пролила целые реки слез. Годы шли за годами, а слезы не прекращались. «Зиауддин, что мне делать? Что делать?» Ко времени маминой смерти я превратился в весьма романтичного юношу. Я читал много стихов и мечтал о чистой и вечной любви, такой, что охватывает тебя целиком и возносит на облака.

Печальные реалии жизни сестры шли вразрез со всеми поэтическими идеалами. Я страшно расстраивался из-за ее страданий. Не мог и дальше мириться с глубокой несправедливостью такой жизни. Брак, пускай даже по договоренности между семьями, все равно означал для меня любовь. Я мечтал о любовном союзе, но брак моей сестры строился на неуважении и несчастье.

Когда мне исполнилось шестнадцать, ей было уже двадцать лет. Подростком она прожила в браке всего пару месяцев, а потом сбежала домой к отцу. Когда отец умер, она перебралась к одному из братьев. При патриархальном укладе женщина – всегда бремя, и именно так произошло с моей сестрой. Она кочевала от отца к мужу, назад к отцу, потом к брату, не имея средств на самостоятельную жизнь и даже не мечтая о независимости.

Начался долгий процесс по освобождению моей двоюродной сестры от брачных обязательств, заключенных через родственников. Ее

родной брат подал прошение в суд о разводе, но семья мужа начала сильно на него давить. Развал брака считался постыдным, и моя сестра продолжала постоянно плакать. Я стал одним из ее самых близких друзей, ведь рядом не было больше никого, чтобы ее поддержать. Ее страдания значительно повлияли на мои взгляды.

Отчаявшись получить помощь от государства, она начала возносить Богу особые молитвы каждую полночь, протягивая руки к небу и в буквальном смысле умоляя о снисхождении и спасении. Я понимал, что общество ее не защитит, что правоохранительные органы давно умыли руки.

Бедняжка начала посещать каких-то колдунов, мошенников и обманщиков, игравших на ее чувствах, которые обещали переломить несчастный ход ее судьбы.

«Зиауддин, – сказала она мне как-то вечером, – пожалуйста, пойдем со мной на кладбище». Я, хоть и был уже подростком, считал кладбище очень страшным местом, но сестре кто-то дал амулет, велев закопать его на самой старой могиле, какую та сможет отыскать. Тогда его сверхъестественная сила изменит ее судьбу. Она так умоляла, что я не смог отказать. Мы пошли на кладбище. Сестра бродила между могил, словно сама сошла с ума. Отыскав самую старую, она начала копать землю руками, громко распевая молитвы.

Два года спустя ее ранил в ногу неизвестный мужчина, вооруженный автоматом Калашникова. Сестру отвезли в больницу с четырехсантиметровой раной; она пролежала там четыре с половиной месяца, прежде чем смогла вернуться домой. Она до сих пор прихрамывает при ходьбе. Мне на тот момент уже исполнилось восемнадцать, я больше не жил под одной крышей с отцом в Баркане и начал навещать ее в больнице. Я много читал и встречался с разными людьми, и мои представления о жизни все дальше отходили от традиций общины, в которой я вырос. Я думал, что если у меня родится девочка, я ни за что не допущу, чтобы ее всю жизнь держали в страхе, как сестру. Прошло еще восемь лет с того выстрела, за которые ее дважды неудачно выдавали замуж, пока, наконец, в четвертом браке она обрела свое счастье.

Когда я размышляю о том, чего достигла Малала, я вспоминаю и других женщин в моей жизни, которых я любил, моих родных и двоюродных сестер, которых не мог защитить от жестокости и несправедливости окружающего мира. Насмотревшись на то, как жили они, я поклялся, что свою семью буду строить по-другому. Эти женщины – тетки, двоюродные сестры и бабушки Малалы, – жили мечтами других людей и подчинялись чужим желаниям. Внутри у них всегда хватало силы, но она оставалась втуне: нераскрытая, недооцененная. Никто не хотел верить в нее.

Когда живешь в окружении людей с подобными судьбами, неизбежно меняешься сам. Я начал переосмысливать представления своего отца, и его отца, и всех их предков в Пакистане за столетия до того.

Песня свободы

Конец ознакомительного фрагмента.