Дайте собакам мяса

Черемис Игорь

Я взял удостоверение, полюбовался на фотографию «моего» Виктора двухнедельной давности — и вернул его на стол.

— Да, моё, — не стал я отрицать очевидное.

— Не хочешь забрать?

* * *

Искушение было сильным. Просто забрать удостоверение — и ничего не было. Не было моего демарша, не было проведенного с Татьяной и частично с Максом дня, не было этой встречи в безымянной столовой на Неглинной улице… А я снова становился руководителем следственной группы, дело которой будет разрушено очень неосторожными решениями Политбюро ЦК КПСС.

— Если я его возьму, мне придется участвовать

в том, в чем я не хочу участвовать, — сказал я, глядя Андропову прямо в глаза. — Обмен нормальной следственной работы на прилюдное признание Петром Якиром его вины… Извините, Юрий Владимирович, но это очень неравноценный обмен.

— Почему?

Под взглядом Андропова мне было очень неуютно — накладывалось почтение «моего» Виктора перед столь высоким начальством и моё послезнание о том, каких высот достигнет этот человек и какую память он оставит о себе. Мне приходилось уговаривать себя, что всё не так уж и плохо — раз он пришел сюда, ко мне, а не я к нему, то он хотя бы готов выслушать мою точку зрения, а уже потом примет решения, которые и определят мою дальнейшую судьбу. Несколько месяцев назад я бы чувствовал себя более свободно и раскованно. Но сейчас я отвечал не только за себя, но и за Татьяну, и за нашего с ней ребенка — это тоже добавляло скованности мне и заставляло чуть дольше искать нужные слова.

— Это просто, Юрий Владимирович, — сказал я. — Открытый суд над Якиром и последующая пресс-конференция с участием иностранных журналистов нужна лишь для одной цели — продемонстрировать западным странам, что наши диссиденты осознают глубины своего падения и искренне раскаиваются. Субъект выбран верно — у Якира есть определенный авторитет в этой среде, его знают и на Западе, и, кажется, что всё складывается очень удачно. Но на самом деле это… хотите анекдот?

Андропов улыбнулся — совершенно внезапно для меня.

— Рассказывай.

— Сели как-то несколько шулеров перекинуться в картишки. Раздали, посмотрели, поторговались, походили. И один недоуменно смотрит на результат и спрашивает: «Господа! Как же так?! Почему мой козырный туз не сыграл?». А ему отвечают: «Раскладец, батенька, раскладец!». Вот и с Якиром так будет — вроде козырный туз на руках, но он не сыграет, потому что раскладец такой.

Андропов улыбнулся ещё более широко и одним махом допил компот. Я с тоской покосился на свои тарелки, но не рискнул отвлекаться от разговора — да и голод я давно уже утолил, хотя свекольный салат мне очень понравился.

— Виктор, анекдот хороший, я запомню его. Но мне кажется, что в жизни всё совсем не так. Почему ты уверен, что этот козырный туз не сыграет?

— Потому западным разведкам на признания Якира всё равно, они просто отбросят его, как отработанный материал, — пояснил я. — Вот увидите, ни одна ведущая газета в США или Англии об этой пресс-конференции не напишет. Они могут кричать о своей независимости и о приверженности высоким стандартам журналистики, но то, что противоречит политике их стран, публиковать не будут. Это раз. Для наших, местных диссидентов Якир сразу же станет предателем. С ним перестанут общаться, его начнут игнорировать, в их среде будет неприличным о нем упоминать. Да, выглядит очень по-детски, но они иначе не умеют. Это означает, что авторитет Якира станет отрицательным, никто не пойдет по его стопам, наоборот — все последующие следствия по антисоветским статьям придется начинать сразу с тяжелой артиллерии, но всё равно — с неясным результатом. Задержанные просто не будут ничего говорить, не будут отвечать на вопросы, чтобы после выхода из следственных изоляторов или возвращения из ссылок не стать чужими среди своих. Работа «Пятки» осложнится многократно, а время не на нашей сторонке. В итоге мы выиграем эту битву, но проиграем войну, извините за пафос.

Андропов некоторое время молчал, и я даже начал примериваться, как ловчее вернуться к салату, когда он всё же заговорил.

— Твою работу в Сумах оценили очень высоко, Виктор, — сказал он. — Я бы даже сказал, что оценили

на высшем уровне. Сам я с полковником Чепаком не работал, но Семен Кузьмич отзывался о нем… в общем, правильно отзывался… и он уверен, что заслужить такие слова от такого начальника непросто. Но ты сумел. Поэтому тебе поручили новое дело, которое соответствовало твоему новому званию и, я надеюсь, твоим способностям. Судя по отчетам, у тебя всё шло хорошо. Но малейшее препятствие — и ты бросаешь на стол удостоверение, уходишь, не сказав ни слова. Это не профессиональный подход, Виктор, и не уверяй меня в обратном. Твоё поведение говорит о том, что ошибаться могут все. Даже полковник Чепак. Почему ты сначала не записался ко мне на прием?

«И на старуху бывает проруха».

Я подумал о том, что Чепака в Сумах держали специально — кем-то вроде того недодиссидента Солдатенко, — и обкатывали на нем тех, кто по тем или иным причинам попал в поле зрения руководства КГБ. Возможно, основную работу он проводил на низовом уровне и для украинского управления Комитета, но иногда случались и оказии, подобные моему случаю. И теперь Андропов уверился, что надежный и проверенный способ дал сбой.

— До окончания следствия по первому делу Якира осталось, думаю, недели две, Юрий Владимирович. Виктор Красин нам и вовсе не нужен, ему ещё три года в Калинине куковать, пусть там и сидит, а Анатолия Якобсона, думаю, заберет ОБХСС, у него валюту нашли, это более серьезная по срокам статья, чем наша семидесятая. Поэтому через две недели мою следственную группу можно распускать за ненадобностью, а на это время её кто угодно может возглавить.

— А премии, награды? — он посмотрел на меня так, словно только что увидел.

— Мне награды не нужны, мне, Юрий Владимирович, за державу обидно, как Верещагин говорил, — я чуть улыбнулся. — Какой смысл от орденов, если мы уже проиграли? Когда диссиденты придут к власти, эти ордена в черную метку превратятся.

— Так ты боишься что ли? — недоуменно спросил Андропов.

Я тяжело вздохнул.

— Нет, конечно, чего там бояться. Но и делать дело, которое никому не нужно, я не хочу. А пока всё выглядит именно так. Скажите, кто придумал эту затею с пресс-конференцией и последующим оправданием Петра Якира?

Он задумался буквально на мгновение.

— Это секретно, но, думаю, ты сохранишь это в тайне. Михаил Андреевич, он озвучил, хотя, скорее всего, это кто-то из его подчиненных отличился.

Суслов. Самый главный идеолог Советского Союза, который имеет отношение ко всем сферам деятельности, поскольку идеология — вещь эфемерная, которую в штуках и тоннах не измерить. Я быстро покопался в памяти «моего» Орехова, потом напряг свои мозговые извилины, но никаких особых достижений на идеологическом направлении в брежневские годы не вспомнил. Скучные лекторы, которых ещё Рязанов в «Карнавальной ночи» высмеивал, никакой фантазии, многочасовой бубнеж с обширными цитатами из сборников речей на съездах и пленумах, обязательные отсылки к творчеству классиков марксизма-ленинизма везде, где только можно. В общем, Суслов — это человек, который напрочь завалил порученное ему направление. А в дело Якира он, видимо, полез, чтобы присосаться к чужим заслугам, но последствий не просчитал, да и будущего он знать не мог. А с позиций дня сегодняшнего идея с публичным раскаянием Якира выглядит даже красиво — не зря ему удалось протолкнуть её через Политбюро.

— Сохраню, конечно, Юрий Владимирович, — сказал я и аккуратно подтолкнул своё удостоверение к нему.

Андропов посмотрел на мою манипуляцию и в свою очередь тяжело вздохнул.

— Наверное, этот полковник Чепак всё же был прав… надо будет с ним познакомиться, как на Украине буду, — сказал он. — Спрашивай.

Не знаю, как он догадался, что мне что-то интересно, но упускать такой случай не стал.

— Какого результата вы ждете от расследования деятельности Петра Якира?