Де Рибас
Шрифт:
— Нет, только за то, что его полюбила другая.
— Кто вы, знаток мифов?
— Иосиф Паскуале Доминик де Рибас, неаполитанец, к вашим услугам. В Италии меня называют Джузеппе. В Испании — Хозе. Не знаю, как меня стали бы называть в Шотландии, куда я ехал к родственникам, но случайно оказался здесь, чтобы вы дали мне имя.
— Будьте Иосифом.
— Почему?
— Вам не повредит, если вы станете прекрасным.
— Если мои усилия окупятся, я готов на этот тяжкий труд.
— Тогда
— Отчего же?
— Тяжкий труд портит лицо.
«Ничего не скажешь — у нее отточенный язычок. Она не только хороша, но быстра умом. У нее миниатюрная фигурка, а переливающееся темно-зеленое платье, расшитое белыми кувшинками, говорит о вкусе. Может быть, только черные зрачки слегка раскосых глаз чересчур остры, как и ее язычок, но она чертовски обольстительна…» Он внимательно присмотрелся к выражению ее лица и как-то сразу понял, что она читает его мысли и довольна произведенным впечатлением. Рибас, нареченный Иосифом, решил продолжить начатый разговор:
— Но тяжкие труды, когда они в удовольствие, преображают и в лучшую сторону.
— Истинный труд требует самоотречения, — парировала она.
— Самоотречение — христианская добродетель, — напомнил он.
— И вы найдете в нем удовольствие?
— Пока я с удовольствием констатирую, что аскетизм вы не жалуете, — сказал, улыбнувшись, Рибас.
— Да, но не как Монтень.
— Мишель Монтень призывал жить согласно природе.
— Природе и разуму, — уточнила она.
«Умна, легка в танце, естественна… Мне выпала удача танцевать с богиней», — восхищался в мыслях счастливый Иосиф. Но котильон кончился.
— Проводите меня к моей компаньонке, — попросила богиня.
— К какой именно?
— Глори, — отвечал богиня, чему-то улыбнувшись. — Она сидела рядом со мной.
Но когда они подходили к Глори, Рибас увидел, что с ней говорит Виктор, и задержал свою даму.
— По-моему, мы можем помешать Глори.
— Да, — согласилась богиня. — Пусть поговорит. Ей всего шестнадцать, она воспитанница Смольного. Присутствуя так поздно на этом балу, нарушает все правила благочинных учениц.
— Если вы покровительствуете ей, у нее все будет в порядке. Меня огорчает только одно: я не знаю вашего имени.
— В наше время — это святотатство. Меня зовут Анастази, Настя, Анастасия, Бэби и Биби.
— Я выбираю первое имя. Кто вы, Анастази?
— Сегодня? — она спросила серьезно.
Он подумал и сказал:
— Если было вчера и будет завтра, то ограничимся сегодняшним вечером.
— Сегодня я черкешенка.
— Прекрасно. Но как мне расценить это?
— Отправляйтесь на Азов, откуда я родом, там живут черкесы, я — их княжна.
— Кем же вы были вчера?
— Монахиней из Вены.
— А позавчера?
— Парижской
— Кем вы будете завтра?
— Десятой и младшей дочерью бедного петербургского художника.
— Вашему воображению нельзя завидовать — оно совершенно, — проговорил восхищенный неаполитанец.
— Виктор — ваш друг? — спросила Анастази, поглядывая в сторону Глори.
— Смею надеяться, да. Мы вместе приехали из Италии.
— Я заметила, он очень меланхоличен.
— Вы наблюдательны. Впрочем, «Анатомия меланхолии» наверняка вам известна.
— В свое время я была без ума от Бертона. Правда, его сравнение жизни с театром не назовешь оригинальным. Но он пошел дальше, когда заявил, что в этом спектакле жизни участвуют одни безумцы, а движет ими вселенская глупость.
— Но прав ли он, что укрылся от вселенского зла и фанатизма только в меланхолии? — спросил Рибас. — На мой взгляд, возможностей проявить свой ироничный скепсис гораздо больше.
— Ну что же, — сказала она благожелательно и серьезно, — и вы заинтересовали меня.
Подбежала сияющая Глори, Анастази объявила, что они не останутся на ужин и уезжают. Рибас проводил дам до кареты, помог подняться в нее, но спрашивать, как это было бы уместно в обычном флирте: когда же буду иметь счастье снова видеть вас, где, на каком балу — не стал, лишь поклонился, и тройка умчала богиню и ее компаньонку.
Ощущая легкое головокружение, Джузеппе вернулся в нарышкинский дом и отыскал графа Андрея к тому времени, когда гостей приглашали пожаловать к столу.
— Вам сегодня повезло больше, чем мне, — сказал неотразимый красавец-граф. — Мне пришлось петь, вам — танцевать.
— Зато, как я знаю, вам повезло в морских сражениях.
— Да, после вашего отъезда я командовал фрегатом и, между прочим, произведен в капитаны.
— Несчастные турки! — воскликнул Рибас. — Египетские берега и корсары Магриба наверняка пришли в смятение, узнав о вашем производстве.
— Не советую вам иронизировать, — в тон Джузеппе сказал юный граф Андрей. — Перед вами камер-юнкер ее величества.
— Искренне поздравляю. Но думаю, больше всего обрадовались этому назначению ваши кредиторы.
— Как бы не так, — отвечал граф, смеясь. — Я все равно живу в долг. — Потом он посерьезнел: — Где вы остановились в Петербурге?
— У Витторио.
— Это кстати. Хорошо, что я знаю, где вас сыскать в случае чего. Может быть, в скором времени мы окажемся полезными друг другу.
— Говорите сейчас. Вы же знаете — я всегда к вашим услугам.
— Сейчас еще не время, — многозначительно отвечал граф. — На днях я уезжаю в Гатчину готовить переезд туда цесаревича Павла. Мы с ним были дружны в детстве, я теперь — его доверенное лицо.