Дегустатор боли
Шрифт:
— Просто забивает на тебя и идет тусоваться с мужиками, — хмыкнув, я стал размешивать сахар в чае. — Не парься, все нормально. Самое главное, что она больше не посмеет тебя обидеть, потому что появился я.
— Тэхен… — Моника остановилась сзади меня, как бы намекая, чтобы я повернулся к ней, и я это сделал. Впервые она улыбнулась мне. Искренне, ласково, словно была благодарна мне. Если бы я был куском льда, то вмиг растаял бы, превратившись в лужицу, но я не стал показывать своих чувств и остался таким же серьезным. — Спасибо, что заступился за меня, что помог мне во время приступа, но, пожалуйста, не кричи на мою маму. Какой бы она ни была, она подарила мне жизнь.
— Ага, которую сама же тебе портит, — я обошел девушку с чашкой чая, чтобы поставить ее на стол. — Ты слишком добра, Мон, это только навредит тебе. Будь жестче, не позволяй ей делать из дома
Моника ничего не ответила. Она села за стол, кутаясь плотнее в одеяло, поблагодарила меня за чай и начала пить его маленькими глотками. Я же стоял возле нее и думал лишь об одном: спросить у нее про приступы или нет? Черт, как же мне было интересно… Я должен был знать, что служит причиной появления конвульсий, что вообще происходит с Моникой, но боялся напугать ее своим любопытством. Сама она вряд ли рассказала бы, поэтому я все же рискнул…
— Мон, — кашлянув, я опустился рядом с ней на корточки, положив ладони на ее колени. Девушка обратила на меня внимание и слегка смутилась — ее лицо порозовело, — ты прости, если мой вопрос окажется бестактным, но мне хотелось бы знать. Почему у тебя случаются такие приступы? Это нервы?
Моника вдруг стала не то чтобы злой, но резко изменилась в лице. Я сто раз пожалел, что задал дурацкий вопрос, и мысленно проклял себя. Она молчала, опустив глаза, пальцами сжимала горячую чашку, будто не замечая высокой температуры, и взволнованно кусала губы. Ей явно не хотелось говорить об этом, но я выжидал, не смея нарушить тишину. Пусть свыкнется с моим вопросом, подумает, отвечать или нет, а я посижу подле нее, ибо вдруг скажет.
Но она молчала. Не знаю, сколько минут прошло, но мои ноги стали затекать, а сам я уже едва балансировал, чтобы не свалиться назад. Либо Моника таким образом намекает, что не хочет отвечать, либо думает, думает, думает…
— Ладно, прости, — тяжко вздохнув, я с усердием встал на ноги, ощутив себя на все восемьдесят лет, но тут Мон схватила меня за запястье. Я бросил на нее вопросительный взгляд. — Все-таки скажешь? Не бойся, ты можешь мне доверять.
— У меня нарушена нервная система. Порой организм не может контролировать себя, когда я начинаю нервничать, поэтому случаются приступы. Никто не знает, как с этим бороться. Остается только глушить симптомы таблетками…
Я сел на стул рядом с девушкой, не прерывая между нами зрительный контакт. Я даже не смел подумать о том, чтобы издеваться над ней, смеяться или отнестись к ее болезни пренебрежительно. Мне стало жалко ее чисто по-человечески, ведь она такая молодая, красивая и терпит ужасные конвульсии. Врагу не пожелаешь. Хотя нет, Джону я бы с радостью пожелал подобную заразу. Меньше выебываться будет.
— Это из-за сломанного детства, — продолжила Мон. — Когда я была маленькой, мы жили еще в Лондоне. Отец работал адвокатом и неплохо зарабатывал. Мы жили в достатке, ни в чем не нуждались, но наступили тяжелые времена. Клиентов становилось все меньше, денег едва хватало на еду, и папа решил взять крупную сумму денег в кредит. Мама ругала его, ведь отдавать обратно было нечего, но он настаивал на своем и твердил, что все будет хорошо, клиенты снова приплывут, захватив с собой денежки. Я смутно помню все подробности, ведь я была совсем ребенком, но однажды вечером к нам пришли люди. Они были одеты в дорогие костюмы, огромные кожаные куртки и выглядели как бандиты… Папа велел нам с мамой запереться в ванной и ждать, пока они закончат разговор. Как позже я узнала, это были коллекторы. Отец не мог погасить кредит, долг рос, и банк не выдержал. Мы слышали громкую брань, крики, а потом… Потом началась драка. Мама обнимала меня, мы обе плакали, но не смели высовываться и шуметь, ведь на кону стояла наша жизнь. Потом все стихло. Поначалу мы боялись выходить, но время шло, и мама решила открыть дверь. Это была ее ошибка. Эти люди знали, что мы в доме, и ждали нас. Их было трое. Один схватил маму за волосы и бросил на пол, я кинулась к ней, захлебываясь в слезах, но другой мужчина отпихнул меня назад и не рассчитал силу. Я отлетела к ванне и сильно ударилась головой, даже потеряла сознание, а когда пришла в себя, то уже никого из коллекторов не было, но в доме находилось много других людей: врачи, полицейские, наши соседи. Надо мной кружили санитары, плачущая мама, какие-то еще женщины… Соседи услышали шум и вызвали полицию, как позже мне рассказала мама, и если бы не они, то нас бы тоже убили. Почему тоже? Потому что папу избили до смерти. Его тело нашли в страшном состоянии возле дивана. Это был переломный момент, изменивший все вокруг и внутри
Я слушал Монику будто в оцепенении. Мне казалось, что я забыл, как дышать, а мое сердце пропустило пару ударов. Не думал я, что у нее такая сложная судьба, не думал… А я еще, идиот, винил ее в необщительности, свалил ночью из дома и трахался с теми шлюхами. Какой же я мудак! Бедняжке и так тяжело в жизни, так еще и я свалился на ее голову со своими тараканами. Стало безумно стыдно за себя и свое поведение, многое захотелось переосмыслить, включая свой образ жизни.
Я не знал, что сказать и как комментировать ее рассказ. Тупыми фразами типа «мне очень жаль» или «сочувствую…» я разбрасываться не хотел, поэтому нашел решение получше: я с пониманием заглянул в ее голубые, грустные глаза и молча взял ее за руку. Никогда прежде я так не вел себя с девушками, но Моника была особенной. Пусть звучит и банально, но это была чистая правда.
— Спасибо… — прошептала она, сжимая пальцами мою ладонь. — Я не жалею, что рассказала тебе.
Все еще не зная, что ответить, я кивнул головой, но в следующую секунду заговорил. Все-таки надо было хоть что-то сказать ради приличия.
— Я в детстве тоже потерял родителя. Моя мать умерла от рака. Ужасная болезнь… У нее была какая-то опухоль, с которой она не смогла справиться. Отец запил, совсем забыл обо мне, и я стал жить с тетей, но долго это не протянулось. Она отправила меня из Сеула в Лондон, чтобы я там и обучался, и жил. Собственно, именно поэтому я здесь.
Я заметил, что при упоминании моих семейных обстоятельств Моника слишком сильно напряглась. Она смотрела на меня глазами, полными ужаса, и выглядела такой напуганной, что я побоялся, а не случится ли у нее снова приступ. Тогда я решил умолкнуть и больше не касаться больной для нас обоих темы.
Мы пили чай молча. Создавалось впечатление, будто в этом мире не существует больше никого и ничего, кроме нас и этой крохотной кухоньки. У нас была общая боль, связанная с потерей родителей, мы понимали друг друга, и не нужно было громких слов, чтобы доказать это. Иногда встречаясь с глазами Моники, я слабо улыбался уголком губ и отводил взгляд. В те мгновения я чувствовал себя тупым школьником-девственником, который не знает, как общаться с девушками. В любой другой день и с любой другой девушкой я бы уже давно включил все свое мастерство и стал бы обладателем очередного девичьего сердца, но не сегодня… Не сегодня.
Со мной творилось что-то весьма странное. Я перестал ощущать себя бесчувственным самцом, красавчиком и вообще крутым парнем. Рядом с Моникой отчего-то не хотелось выебываться, доказывать ей, что она обязана стать моей, а хотелось просто вот так тихо сидеть, пить чай и создавать мысленное единение. Мне это совсем не нравилось. Превращался ли я в размазню, в романтика? Всегда казалось, что я никогда таким не стану, что это может случиться с любым, но не со мной. Видимо, жизнь решила начать отыгрываться на мне за все мои грехи и сделать из меня скромного парня. Нет, я не мог допустить такого! Пусть я попру против природы, против себя, но я обязан был сохранить свой любимый, так привязавшийся ко мне образ. Иначе какой из меня Ким Тэхен? Ким Тэхен клеит девчонок, срывает уроки и курит на трубе вместе с лучшим другом, а не держит на кухне девушку за руку и мило ей улыбается.
— Мне нужно идти, — Моника взглянула на часы и начала собираться: поднявшись из-за стола, она убрала кружки в раковину и включила воду, чтобы помыть их. — Ты можешь остаться здесь, если хочешь, а можешь пойти гулять.
— А куда тебе нужно? Я мог бы сходить с тобой, — покачиваясь вперед-назад, я сложил руки между колен и с любопытством смотрел на хрупкую спину девушки.
— Неважно.
Мон стрясла с посуды воду, поставила ее в сушилку и, наспех вытерев руки полотенцем, помчалась к себе в комнату. Я так и остался сидеть на кухне, утопая в неизвестности и любопытстве. Куда она так поскакала? И почему ничего не захотела мне рассказывать? Ее поведение было слишком подозрительным, чтобы оставлять его без внимания, но я не стал устраивать допрос и навязываться, а лишь молча согласился с ней. Впереди целый день, и я не знал, чем заняться…