Дегустатор боли
Шрифт:
Сон оборвался так же неожиданно, как и начался. Картина постепенно расплылась, превращаясь в тусклое пятно, и я окончательно проснулся. Причиной моего пробуждения стали крики и невъебенно громкий шум. Я с раздражением зажмурился и хорошенько потянулся. Что там опять случилось? По звукам — словно землетрясение. Кто-то швырялся вещами, кричал и ржал как умалишенный.
Ругнувшись себе под нос, я сбросил с груди книгу, откинул одеяло в сторону и прямо в трусах поспешил выйти из комнаты. На первом этаже разворачивалось настоящее шоу: Саманта носилась из угла в угол, пела заплетающимся языком песни и устраняла перед собой любые преграды,
— Эй, миссис Чандлер! Ночка с Джеймсом удалась, как я вижу? — с наигранным позитивом крикнул я, спускаясь по лестнице вниз. — Как Вас прет-то.
Мать вульгарно захохотала на мои реплики и, отвлекшись на меня, споткнулась о ножку дивана, грузно падая на пол. В эту секунду мы с Моникой подняли ее обратно, слегка тряханули, стараясь привести ее в чувства, и вдвоем потащили наверх в спальню. Саманта еле брыкалась — видимо, выжимала из себя последние остатки сил, — но вырваться из нашей хватки так и не смогла.
— Ребята, вы такие хорошенькие! — протянула сорокалетняя пьянчужка, расплываясь в слащавой улыбке. — О таких детях только мечтать!
— Ага, особенно я любимый сын, — прокряхтел я, вталкивая Саманту в ее спальню. — Давай-ка спать, мамзель, дискотеки для тех, кому за…, уже закрыты. Ваше время истекло.
Пока я укладывал Саманту в кровать прямо в одежде — раздевать ее я не собирался, — Моника стояла вся красная от стыда и качала головой. Я ее прекрасно понимал: видеть мать в таком состоянии, да еще и при посторонних, смерти подобно. Но мне было похер. Я осуждал одну лишь Саманту, ведь дети не в ответе за своих родителей и не обязаны отчитываться за их грехи.
Женщина попыталась поцеловать меня, даже протянула ко мне свои ручонки, но я вовремя увернулся и с отвращением поморщился.
— Мамаша, на инцест потянуло? — даже в такой ситуации я умудрялся бросаться шуточками. — Отбой.
Пару мгновений поглядев, как Саманта ворочается под одеялом, чтобы улечься, я провел рукой по волосам, тяжело вздохнул и вместе с Моникой покинул пределы спальни. Интересно, хоть один день в моей жизни может пройти спокойно? Я заебался вечно участвовать в клоунадах, на которые мне чудесным образом бесплатно доставались лучшие места.
Моника остановилась в коридоре, когда я тихо закрыл дверь. Девушка уперлась руками в перила лестницы и с закрытыми глазами опустила голову. Я не умел должным образом поддерживать, говорить нужные слова, поэтому я не знал, что сейчас лучше сказать. Заступаться и быть рядом — ради Бога, но словесный понос точно не мой диагноз.
Я за два шага сократил между мной и Моникой расстояние, остановившись рядом с ней. Мне ничего не оставалось, как обнять ее за плечо и легонько затормошить.
— Ну ты чего? — непривычно мягким для себя голосом спросил я у бедняжки. — Забей, Мон, все нормально. Ты не виновата.
— Пошли погуляем? — она повернулась ко мне, и я не смог отказать.
На улице стояло морозное осеннее утро. Я ругал себя за то, что не надел под куртку толстовку, а выперся в одной футболке. Придурок, захотевший произвести впечатление на девушку. Пришлось идти и трястись от холода, плотно складывая руки на груди. Сон как рукой сняло. При такой погоде трудно размориться и почувствовать себя уютно. Хотелось лишь одного — вернуться обратно домой
За весь путь от дома до пирса мы обмолвились лишь парой фраз о том, какой собачий холод стоит на улице и что надо бы узнать, как дела в школе. Последнего мне делать совершенно не хотелось. Нахрена мне заниматься уроками, если я вне стен учебного заведения? Совсем скоро я туда вернусь и снова окунусь с головой во все это дерьмо, а пока есть возможность отдохнуть от этого. Но Моника спокойно, но твердо настаивала на обратном. Скрипя зубами, я пообещал позвонить Чонгуку и узнать все, что ей нужно. Если мой любимый придурок сам, конечно же, в курсе того, что творится на уроках.
На пирсе никого не было. Мы оказались одними идиотами, которым не спалось в столь ранний час. Но мне даже это нравилось: никто не мешался под ногами, не отвлекал и не нарушал душевную идиллию. Если бы не дул ледяной ветер с моря, то было бы вообще чудесно.
Моника, кутаясь в тяжелую вязаную кофту, остановилась возле невысокого ограждения в виде крепкого чугунного забора, который не позволял случайно свалиться в воду (хотя при желании можно с легкостью перепрыгнуть и слиться воедино с холодным, неспокойным морем). Она выглядела такой отрешенной, задумчивой, глядя вдаль — самая настоящая героиня слезливой драмы, — и даже я почувствовал эту атмосферу грусти. Тоже захотелось освободить голову и душу от всего скопившегося негатива и просто подумать о вечном: о смысле жизни, о своем существовании, о том, что было и что будет, кто я такой и что принесу в этот мир… Обычно подобные мыслишки часто копошились в моей голове, но я не давал им волю. Сейчас же я выпустил их из ржавой клетки, в которой они ютились, и ощутил странную непривычную для меня легкость. Ветер освежал не только снаружи, но и внутри, он перестал морозить и стал необходимым фильтром для очистки, глаза автоматически закрылись, но в голове не замаячили всевозможные изображения, как это бывало раньше, — я видел пустоту, и эта пустота мне нравилась.
Мы стояли с Моникой рядом друг с другом, временами случайно соприкасаясь плечами, и впервые в жизни ко мне пришло дивное умиротворение. Не знаю, что именно действовало на меня: то ли присутствие Мон рядом, то ли волшебный эффект наличия моря, то ли раннее утро… а может, и все вместе взятое. Я точно не знал, да и не хотел знать. Меня не волновало, что именно меня лечило; меня интересовал сам результат, который был поразительным. Ким Тэхен исповедовался, очистил душу на пирсе в Ливерпуле.
— Тут есть маяк неподалеку, — неожиданно заговорила Моника, приковывая к себе мои внимание и взгляд, — я любила там раньше сидеть. Там никогда никого не бывает, тишина и спокойствие.
— Хочешь, можем туда прогуляться? — спросил я.
— Нет… Я очень замерзла. Идем домой.
Моника, кутаясь с головой в свою кофту, развернулась и не спеша побрела обратно. Я постоял еще немного, будто прощаясь с морем, и последовал за девушкой.
Саманта еще спала, к нашему счастью, когда мы вернулись. Она беспробудно похрапывала в своей кровати и не думала реагировать на наше присутствие. Мон получше укрыла свою мать одеялом и тихо вышла из комнаты. Я взглядом спросил, как дела, и понял, что все в полном порядке, и слава Богу: не было ни малейшего желания заново успокаивать буйную мамашу после свидания и пьянки.