Делай, что должно

Нерода Маргарита

— Да не стращай ты его, Жилин, — сказал старший моторист, — Это же фриц, он по-нашему все равно ни бельмеса небось. Ну и хилый же пошел! Видать, всех кто покрепче, под Сталинград кинули. А комаров кормить бросили которого совсем не жаль.

— Поговорить успеем, — ничего доброго не сулящим голосом произнес Лисицын и задержанный сжался под его тяжелым взглядом. — Жилин! Трех человек сейчас же отряди на берег, в поселок, там телефон. О задержанном доложить и пусть забирают!

— Есть трех человек на берег! Давай, братва, шлюпку на воду!

— Верно, товарищ капитан, допросить бы его, поганца! —

сказал кто-то. — Чего ждать, пускай сейчас скажет, каких гадов он на нас приманить хотел. Братцы, кто по-немецки знает, а?

По-немецки знал только затрепанный военный разговорник из запасов начарта, но и он не помог. Шпион только трясся да смотрел по-волчьи. И лишь когда кто-то бросил, что “если эта гнида не заговорит, то в расход его и делу конец!”, просипел: “Не надо… Я все скажу”.

После этого людей от задержанного пришлось оттаскивать силой.

— Так ты русский! Да что с ним цацкаться, товарищ капитан! Ладно бы фриц, а то — Иуда проклятый! Пустите меня, братцы!

— Отставить, — пыталась вмешаться выбежавшая на палубу комиссар. — Это же самосуд! Органы НКВД разберутся.

— Зачем же самосуд? Все по законам военного времени. Сейчас, как в Гражданскую, соберем тройку и решим, на какой осине ему ногами скрести!

— Ты что ли петлю ему намылишь? — негромко спросил капитан и говоривший осекся. — Хватит. Осину свою этот Иуда и так заработал. Ждем особый отдел. За этим, — Лисицын даже не глянул в сторону задержанного, — следить, чтобы сам не утопился. Остальным — занять места согласно боевому расписанию. Р-разойдись!

Гражданский капитан Лисицын мог командовать не хуже строевого. Палуба опустела в минуту. А вот ждать, пока за задержанным явятся, пришлось почти часа два.

Вернувшийся из поселка Жилин ворчал, что особый отдел мог бы и поторопиться, им шпиона, считай на блюдечке принесли, а их где-то черти носят.

Наконец, от правого берега отошла шлюпка. На борт поднялся лейтенант НКВД в сопровождении двух милиционеров: молодого конопатого парня, не старше Луши, в форме не по росту, и пожилого. Молодой был, похоже, в милиции совсем недавно. На нем не только форма сидела кое-как, но и ремень был затянут худо, кобура с наганом все норовила сползти на живот, и он то и дело поправлял ее. Старший явился с винтовкой на ремне. Спросил деловито:

— Ну, показывайте, где ваш немец? — но увидав задержанного, тут же вернул оружие за спину и удивленно присвистнул:

— Ба! Самошкин! Вот те на… Что, допрыгался, сопля дурная?

Пожилой милиционер был участковым из того самого поселка, и ракетчика узнал сразу. Оказалось, это местный житель, всей милиции еще до войны хорошо знакомый, прохвост и пьяница. Воровал по мелочи, пару раз попадался, бывал бит, а как раз в сорок первом вышел из тюрьмы, отсидев три года. В оставленной им лодке нашли пачку немецких ракет и солдатский вещмешок с табаком, консервами и двумя бутылками водки. Все аккуратно упакованное, с не успевшими обтрепаться этикетками. Наверное, захваченное где-нибудь на складе.

— Вот это ты погулял, — вздохнул участковый, — Ужель так на выпивку не хватало? Был дурак и пропойца, а стал — предатель. И разговор с тобой теперь короткий будет.

От этих слов у задержанного подкосились ноги

и он сел на палубу. Участковый без особых церемоний поднял его за шиворот как щенка и привычным жестом ухватил под правый локоть.

— А ну, пошли.

— Задержанного в шлюпку, — запоздало приказал лейтенант. Он чувствовал себя явно не у дел, не только захват ракетчика прошел без него, но и доставка его в особый отдел у старого участкового получалась куда лучше.

“Вот тебе и матерый шпион”. История с поимкой показалась Раисе исключительно противной. Да и не ей одной. Даром что ли Луша так старательно драил потом палубу, чтобы на ней не осталось ни малейшего следа незваного гостя.

Проще, если бы это был враг настоящий, вроде того мордастого немца у мотоцикла, а не жалкий человек с пропитым лицом и округлившимися от ужаса глазами. Пока его запихивали в шлюпку, он кивал головой как китайский болванчик и повторял: “Я все скажу, я все скажу”, будто мог знать чего путное.

Видела Раиса такой животный страх. До войны еще. Не был тот человек ни шпионом, ни врагом народа, ни изменником. А был — убийцей. Пробравшись ночью на склад у железнодорожной станции, он ударом по голове оглушил и дважды ударил ножом сторожа. Но грабителя заметили путевые обходчики, поймали и скрутили.

Их привезли в больницу обоих. Сторожа, которого наспех постарались перевязать, и грабителя, изрядно помятого, рука у задержавших была по-пролетарски тяжелая.

Сторож умер тут же, в приемном покое. Два удара “финкой” под сердце. Его убийца сидел скорчившись на лавке и точно так же трясся. А когда понял, что сторож мертв, просто упал в обморок. Понятно, пока тот был жив, грабитель мог надеяться на снисхождение в суде, мол не убил же. А теперь за разбой его скорее всего ждал расстрел. Вот таким же сиплым голосом, как этот, грабитель повторял одно и то же: “Я не хотел, я не хотел…”

Раиса помнила, как обрабатывала потом йодом содранные кулаки кого-то из железнодорожников. И как начальник белобережского отделения милиции, говорил, что один грабитель — это еще половина дела, гораздо важнее поймать того, кому он собирался продать награбленное, того, кто навел его на склад, это будет посложнее.

Так и здесь. Купить за водку, табак, харчи и, небось, обещания учесть службу, ракетчика из забродыг и жуликов немцы могут запросто. Видали мы таких, за бутылку он и Родину, и мать родную продаст. Поймать бы того шпиона, что вручил ему ракетницу и объяснил, какие сигналы подавать! Об этом, наверное, думал тот лейтенант, и потому был он так мрачен, а вовсе не потому, что жалел, что шпиона без него изловили. Толку-то с такого шпиона?

Глава 8. Санитарный пароход “Абхазия”, Волга. Сентябрь 1942 года

В Камышин "Абхазия" пришла ночью. На город вечером случился большой налет, порт окутывал дым с едким пороховым запахом. Рядом с ними высаживалось на берег пополнение, бойцов привез маленький однопалубный пароход с тонкой длинной трубой, похожей на папиросу.

“Абхазия” брала не людей, а груз, с нее бодро тащили ящики, говорили вроде, что с минами, потому пароходу безусловно здорово повезло, что не нарвался на бомбежку по пути. Сходни под ногами скрипели и раскачивались.