Делай, что должно
Шрифт:
— Потом покурите, — вмешалась Маркелова, — Настя, новокаин.
Подошли еще две санитарных машины. Снова артналет, осколочные. Сняли тяжелого старшину, без сознания и почти без пульса. Осколочный перелом бедра с подозрением на проникающее в живот. Но — снова другой полк. Безнадежен. Умер на сортировке. "Будь он на участке Федюхина — выжил бы?"
Наконец ожил телефон.
— Товарищ майор! — телефонист выглянул из-за загородки и от увиденного тут же зажмурился.
— Обработал, товарищ майор! — докладывал Федюхин, и Огнев почти наяву видел, как у того горят глаза, — Обширные
— Разумеется, я не меньше вас жду. Продолжайте работать.
Раненый прибыл минут через двадцать, и выглядел удивительно бодро. Сильный ушиб левого плеча, и три крупных осколка в живот. Не считая нескольких пятен стальной пыли под кожей.
Удачно, что ранение пришлось натощак. Только одно повреждение кишечника, и кишечного содержимого минимум. Артерия… артерия частично затромбирована, но не понять, повреждена или ушиблена. В тыл, в тыл, там могут сделать сосудистый шов. Операция прошла на диво легко, если так пойдет дальше — то двое-трое суток и эвакуировать. А теперь — срочно звонить в полк.
– “Сорока”, “Сорока”, соедини с “Ромашкой”. “Ромашка”, “Подорожник” вызывает. “Разведчика” к телефону.
— Как раненый?
— Удивительно хорошо. Стабилен.
— Кровотечения?
— Артерия повреждена, но не смог понять, ранена или ушиблена. Частично тромбирована. Вообще выглядит, как остановившееся кровотечение.
— То есть мы можем заключить, что переливание крови привело к остановке кровотечения? Даже артериального? — голос Федюхина чуть не сорвался от напряжения, — Доз крови у нас достаточно. Если все сработало… — треск помех скомкал конец фразы, но и так можно было догадаться.
— Других повреждений в брюшной полости я не заметил. Ранение тонкого кишечника ушил. Левое плечо представляет собой картину сильного ушиба с обширной гематомой. Ситуация выглядит так, как будто вы действительно остановили шок! Продолжайте работать.
— Есть продолжать! — его неподдельная радость была слышна даже сквозь помехи связи.
“Отработали. Дня три до наступления, может, четыре, это ясно. Когда пойдут раненые, мы уже будем знать, сработала ли идея Федюхина. Сработала. Должна сработать…”
Глава 21. Южный фронт, июнь — июль 1943 года
Фронт стоял в обороне, врывшись в землю накрепко, о наступлении пока разговоров не шло, и у Раисы было время осмотреться, привыкнуть к новому месту службы.
До сих пор она думала, что неплохо понимает, что такое фронт. Но сравнивать "бабье царство" с тем медсанбатом, что стоял осенью сорок первого под Ишунью, было просто невозможно. По первости показалось, что они вообще в глубоком тылу, настолько удивила эта тишина. Потом откликнулись глухо разрывы, прогудело в небе звено самолетов, своих, "Петляковы" — Раиса сразу вспомнила их силуэты по отчаянному рейсу "Ташкента". И звук их моторов придал уверенности. Теперь и наши в небе, если что — прикроют.
В первый же день ее службы привезли раненых после артобстрела. Десять человек. Говорили, "беспокоящий огонь", враг
Всю смену Раиса работала с Прокофьевой и могла быть собой довольна: экзамен она определенно выдержала. Руки помнили, что и как следует делать, в каком порядке раскладывать и как подавать инструменты. “Не быстро, но вовремя”, - повторяла она про себя, и эти простые слова помогали.
— Хороший у вас учитель был на фронте, — это первое, что сказала Прокофьева, — Вы удивительно быстро подаете инструменты.
— Не быстро, но вовремя, — ответила Раиса почти машинально, и только потом сообразила, что ее ответ старшему по званию выглядит не очень вежливым. Или по меньшей мере странным.
Прокофьева удивленно подняла бровь:
— Как это? Объясните.
— Очень важно не сбивать оператору его темп работы, — повторила Раиса слышанное когда-то в Крыму, — Потому своевременность важней скорости.
— Этому вас в Севастополе научили?
— Да. Старший военфельдшер Ольга Васильева, — хотя бы так, строго и по уставу, Раиса хотела сказать командиру про Олю, — Она готовила операционных сестер в медсанбате на Перекопе. Я… не знаю, что с ней стало потом.
Начальник медсанбата изучающе посмотрела на Раису и кивнула:
— Спасибо ей. Я запомню. Хорошее объяснение для молодых. Значит, не быстро, но вовремя. По методу Васильевой. Она вас очень хорошо подготовила. Наркоз приходилось давать?
— Нет.
— Научитесь, — это было сказано так, что не подразумевало иного ответа кроме как “есть, научиться”.
— Поручаю вас Лесковой, она опытный врач и отличный наркотизатор. А операционных бригад мало.
И уже Лескова коротко ответила: “Есть, товарищ майор. Выучим”.
Вскоре Раиса убедилась, что Прокофьева почти не приказывает — она просто констатирует факт: “Вы обеспечите. Вы сделаете. Вы научитесь”. И никому и в голову не приходило даже усомниться в этом, не то, что не исполнить в точности. В словах ее не было ни излишнего напора, ни желания показать власть. Как ведущая пружина сложного механизма под названием “медико-санитарный батальон” майор Прокофьева двигала его вперед и считала своим долгом следить, чтобы он работал четко и без перебоев, как в морском хронометре.
Хотя на фронте стояло относительное затишье, первое время Раисе казалось, что командир вообще практически не спит. Дают отбой, Прокофьева на отдых еще даже не собирается, утром подъем — она уже на ногах. Она умела быть едва ли не везде одновременно, вникать во все, от потребности в лекарствах и топливе, до состояния каждой палатки, которую могла приказать подтянуть или починить чуть не раньше, чем просядет или после дождя протечет.
Все распоряжения ее выполнялись бегом. Прокофьева была исключительно строга, но никогда не повышала голос. Распекая кого-нибудь, она никогда не употребляла бранных слов, но негромкий холодный тон пробирал виновника почище февральского мороза. Словоохотливый шофер Горюхин был прав, для интендантов и прочих снабженцев Ольга Никаноровна была страшнее артналета. За глаза они звали ее Чума и Трибунал в юбке, хотя та ходила исключительно в галифе.