Делай, что должно
Шрифт:
— Это для вас, — строго возразил Огнев, — банальный. А для него, — он взглядом указал на послеоперационную палатку, — исключительный. И конечности — тоже не царапины. Огнестрельные переломы колена и бедра дают не менее тяжелые осложнения, чем ранения в живот.
Специалист по абдоминальной хирургии мирного времени посмотрел недоверчиво, но спорить не стал. Однако вечером перед отбоем Алексей Петрович застал коллегу, буквально обложившегося литературой по теме.
— Не поверили на слово, Анатолий Александрович? Это хорошо.
Тот поднял голову от книг:
— Надеюсь, товарищ майор,
“Пока не дал. Но первый шаг уже делаешь”, - про себя заметил Огнев, но высказывать это не стал. Ругать сейчас — пользы не будет. Федюхин был ему понятен: авторитет, честно заработанный в Новосибирске, на фронте был для окружающих не слишком очевиден, новая обстановка непривычна. Первичная обработка ран обманчиво проста на вид. Осадишь сейчас, обидится, замкнется в себе, а с ним еще работать и работать. Хирург ведь действительно неплохой.
— И сделали выводы? Увы, не совсем верные, — Алексей Петрович подсел к самодельному столу из двух снарядных ящиков, который Федюхин чуть не наполовину заставил книгами, — Огнестрельный перелом коленного сустава и высокий огнестрельный перелом бедра, конечно, такого процента смертности на поле боя, как живот, не дают, но в целом по опасности к ним приближаются.
Безошибочно отыскав в книжной батарее топографическую анатомию, он нашел по оглавлению коленный сустав, раскрыл на нужной странице и продолжил:
– “Бедра” и “коленки” — самая большая беда хирургов что в медсанбате, что в ППГ, — они банально однообразно сложны. Это живот, особенно мирного времени, китайская головоломка для хирурга. А бедро — что бедро? Вытяжения нам тут не сделать, гипс как его ни клади, держит плохо. Да и его мы в медсанбате организовать не сможем. Остеосинтез, пока остается риск воспаления, просто безумие. Вся надежда на тщательную обработку раны, Дитерихса и быструю эвакуацию. И тщательный гемостаз. Треть переломов бедра осложняются шоком. Не почти все, как с животом, но много. С коленом примерно то же самое, там сосуды уже поменьше, но сустав сложный. Пол сантиметра не довел разреза — затек, нагноение и ампутация. Так что в чем-то вы правы. Мало дают бедро и колено интересных случаев. Они просто все технически сложны невыносимо.
— Справлюсь, товарищ майор. На трупах бы еще поработать с суставами, чтобы руку набить.
— Отличная мысль. Надо будет с армейской патлабораторией связаться. У них на вскрытия всегда людей не хватает.
— У нас патологоанатомическая лаборатория есть?
— Есть, по наставлениям положена. Это наш отдел контроля.
— Отлично. Как в университетской клинике, только где там у нас соседний корпус?
— Как Оппель рекомендовал, на должном расстоянии.
— Вот ведь, — покачал головой Федюхин, — У нас в библиотеке были его книги. Я все собирался взять, да как-то руки не дошли. Что ж, начнем с практики, коли так. Проверку-то я прошел?
— Как и ожидалось, техника у вас прямо-таки столичная. Теперь буду брать ассистентами тех, кто в хирургии слаб. И вам советую. Пока можно оперировать без спешки, самая возможность подучить. И к патологоанатомам направлю,
Затишье на фронте — вещь непостоянная и никогда не долгая, и использовать его нужно с как можно большей пользой. К начальнику АПАЛ [Армейская патологоанатомическая лаборатория] следовало съездить лично, установить контакт, чтобы быть уверенным, что обо всех недочетах в работе данные будут приходить вовремя.
Но прежде ответа на докладную записку в санслужбу армии Огнев получил вызов в штаб дивизии. Так, похоже с занятиями промешкал. Если наступление впереди, будет не до них.
Помня предупреждение расторопного товарища Ланина, ехали колонной из нескольких машин. Своя полуторка — на дивизионный продсклад, с нею же две из соседнего полка, а Алексея Петровича подхватил "виллис" с майором-артиллеристом и командиром разведбата, капитаном лет двадцати пяти, с двумя орденами и тремя нашивками за ранения, две красные и одна желтая.
"Ну вот, и медицину уважили, — дружески улыбнулся майор, — Похоже, товарищи, нас ждет "концерт". Посмотрим, дадут ли моим орлам первый голос”.
Майор, очевидно, был в дивизии новым, ему очень хотелось сразу показать себя с лучшей стороны и безусловно, первому начать предполагающийся "концерт". Разведчик вежливо кивал, не спорил, но предпочел тему не развивать. Большую часть пути он цепко смотрел то по сторонам, то вверх, в медленно светлеющие облака. И руку с автомата убрал, только когда миновали последнюю рощицу и выехали на открытую местность.
В поселке, где расположился штадив, царило очень характерное оживление. Похоже, с “концертом” артиллерист не ошибся. Командир дивизии вызвал отдельно командующих боевыми частями, лишь потом дошла очередь до медицины и снабжения.
Полковнику, командиру дивизии, было сильно за сорок. Плотный, кряжистый, с широким скуластым лицом, наголо бритый, но с лихо закрученными усами.
Дивизия действительно выдвигалась на передовые позиции. На ближайшее время — боевая подготовка и всем ждать сигнала. Дивизионной газете предписано писать только об обороне, но все понимали, к чему идет.
— На подводах, товарищ майор, медсанбат за нами может не успеть. В самый короткий срок мне нужно от вас знать — сколько надо горючего, что с машинами. Чтобы все было на ходу. А с топливом — зампотылу обеспечит. Требовать буду особо!
Зампотылу свел брови и постарался как можно четче ответить, что обеспечит как положено. Из-за шрамов, безобразивших половину некогда красивого лица, выходило у него это сложно. Уже по первому взгляду на начальника тыловых служб Огнев про себя поставил весьма неутешительный диагноз: сработали коллеги-хирурги плохо и по-большому счету, капитана надо отправлять куда-нибудь в Москву, в хороший госпиталь. Потому что есть, что исправлять, и чем быстрее, тем лучше. Нельзя оставлять человека с таким лицом, невнятной речью, и перекошенной осанкой, одно плечо выше другого. И самое худое, что можно понять по набрякшим векам и красноте носа: пьет. Пока еще держит себя в рамках, но очевидно, что трезв зампотылу бывает далеко не каждый день.