Дело для трех детективов
Шрифт:
— Ну, дело в том, что это не я, — бросил я, отмахиваясь от такого предположения, — но я, конечно, понимаю, что вы имеете в виду.
— Во всяком случае, вы считаете всё это совершенно загадочным, а?
— Конечно, считаю. А разве вы нет?
— У меня бывают моменты просветления, — сказал лорд Саймон, — но мне не хватает ещё целой бездны информации. — Он повернулся вбок. — Между прочим, Биф! — прокричал он через комнату.
Рот сержанта был заполнен пирогом с крольчатиной, но он что-то промычал в ответ.
— Вы просматривали бумаги на нашего следующего свидетеля — Феллоуса, шофёра?
Сержант проглотил пирог столь яростно,
— Бумаги? — спросил он. — Какие бумаги?
— Уголовное досье, конечно, — сказал лорд Саймон, которому, казалось, нравилось поддразнивать сержанта.
— Не знал, что на него такое имеется, — сказал последний, надувшись.
— Вот! Поэтому хорошо, что у меня есть Баттерфилд. Он смог раскопать, что Феллоус четыре года назад отбыл в тюрьме восемнадцать месяцев за кражу. Неприятно, полагаю.
— Невозможно знать всё, — пробормотал сержант Биф. — А кроме того, это не имеет никакого отношения к нашему делу, — добавил он.
Лорд Саймон пожал плечами:
— Биф, превосходный Биф, просто блюдо дня, — пробормотал он [40] .
Я подошёл к месье Пико. Маленький человечек увлечённо что-то жевал и, казалось, был счастлив. До этого я не замечал, чтобы он был так увлечён едой, и был рад видеть, что на его бледные щёки возвращается естественный цвет.
40
Лорд Саймон тоже намекает на «мясную» фамилию сержанта (см. примечание 21).
— Безотносительно того, кем ещё может быть мадемуазель Стори, — сказал он, — она артистка.
Я постеснялся объяснить ему, что этим английским словом он поставил кухарку в один ряд с певичками из мюзик-холла, и согласно кивнул.
— Вы начинаете понимать, за какой конец верёвки следует потянуть? — спросил я.
— Чтобы повесить? — он захохотал. — Это хорошая фраза! Но вешать — это не дело папы Пико. Pas du tout [41] !
— Я имел в виду, вы уже разобрались в деле?
41
Ничего подобного — фр.
— Я вам скажу. Света становится всё больше. Но что это? Пылинка. Тёмное пятнышко. Ещё остались тучки. Но allons, mon ami [42] . Всему своё время. Это говорю вам я, Амер Пико. И тогда вы скажете: «О, почему же я этого не видел?!»
— Всё это хорошо. Но скажите мне, месье Пико, что вы имели в виду, когда спрашивали у Столла, откуда шли крики? По мне, это был весьма странный вопрос.
— Идея и ничего больше. Только маленькая идея. Совсем маленькая. Малюсенькая. Но voyons [43] . Увидим. Иногда даже у Амера Пико может появиться идея, не так ли? Возможно очень ребяческая, очень простая. Но всё-таки идея.
42
Вперед, мой друг — фр.
43
Посмотрим — фр.
И это было всё, что я смог из него вытянуть.
Зато
Обнаружив, что мне отвели роль доверчивого простачка, который постоянно задаёт глупые вопросы и которому великие детективы высказывают свои догадки, я решил извлечь из ситуации максимальную пользу и посмотреть, усилит ли он моё замешательство или даст полезный намёк.
— Это всё достаточно просто до того момента, к которому подошло это дело, но как и во всех тайнах, оно не зашло достаточно далеко. Разве вы не видите, что всегда наиболее непонятным и пугающим является именно половинчатость? Оборотень был самым страшным существом в мифологии, потому что он — наполовину человек. Кентавр наводил ужас, потому что был наполовину животным. Проблема с большинством современных мыслей заключается в том, они половинчаты.
— Но, монсеньор Смит, — прерывал я его, опасаясь, что так может пройти весь вечер, — кто, по вашему мнению, фактически воспользовался этим оружием? — Я думал, что мой вопрос был в высшей степени конкретен, и рассчитывал на прямой ответ.
— О, это совсем просто, — последовал спокойный ответ. — Но мы-то здесь пытаемся обнаружить, кто убил миссис Терстон.
— Тогда... тогда вы не думаете, что она была убита тем маленьким восточным кинжалом?
— Я сожалею, но я боюсь, что да.
— Хорошо, тогда?
— Что меня действительно озадачивает, так это двести фунтов.
— Но в этом, конечно же, нет никакой тайны. Это именно тот максимум, который мог быть взят бедной Мэри Терстон именно в то время.
— А раз эта сумма была взята и заплачена, почему не звонил колокольчик у парадной двери? Мне хотелось, чтобы он звонил. Колокол может звучать по покойнику, но он может спасти его душу.
— А откуда вы знаете, что он не звонил? — спросил я. — В конце концов, кухарка не вполне уверена. Она сказала, что у девушки была истерика, и поэтому сама она могла не заметить колокольчика. Поэтому он мог звонить.
Он взглянул на меня с некоторым интересом.
— Это правда. Да. Я полагаю, вы правы. Колокольчик, возможно, звонил, чтобы сказать тем, в кухне, о том, что кто-то был снаружи. С другой стороны, он, возможно, звонил, чтобы сказать им, что снаружи никого не было!
Я не чувствовал, что это предположение, каким бы блестящим оно ни было, сможет помочь мне выяснить личность убийцы, и оставил отца Смита со стаканом красного вина и овсяным печеньем.
Больше из сочувствия, чем вследствие чего-либо ещё, я подошёл к старине Бифу. Расследование на данном этапе, очевидно, вызвало у него великолепный аппетит и завидную жажду. Он пытался утолить их в максимальной степени, но, хотя еда и напитки были многочисленны и разнообразны, мне казалось, что он чувствовал бы себя счастливее, сидя на своём обычном месте в баре.
— Не удивлюсь, если это расстроит желудок, — сказал он, указывая на тарелку с бисквитно-сливочным десертом, которую он приканчивал. — Обычно мой ужин — это хлеб с сыром и солёные огурцы.
— И это очень хорошо, — согласился я. — Ну, сержант, что вы думаете об этом деле?
— Думать о нём? Пустая трата времени, вот что это такое. Этим вечером у нас должен был состояться матч в дартс, — добавил он к сожалением.
— Но мы должны найти убийцу, — напомнил я ему.
— Разве я вам не говорил, что знаю, кто это? — произнёс он, становясь вишнёво-красным от раздражения. — Это же ясно как день, — добавил он.