Дело для трех детективов
Шрифт:
— И то, что вы услышали, не помешало вам принять приглашение на обед к Терстонам вчера вечером?
— Я посчитал своим долгом...
— Ах да. Я забыл про ваш долг. Вы, случайно, не знали, что у миссис Терстон была привычка ложиться спать в одиннадцать часов?
Викарий молча посмотрел на лорда Саймона.
— Нет, — наконец произнёс он.
— Вы же часто обедали здесь... кстати, как часто?
— О, много раз, много раз.
— Вы никогда не оставались, чтобы поболтать с доктором Терстоном, после того как миссис Терстон удалялась?
— Иногда.
— И вы никогда не слышали, как она отпускает реплику, что одиннадцать
— Теперь, когда вы об этом сказали, я действительно вспоминаю что-то в этом роде.
— Во сколько вы покинули дом?
— Думаю, приблизительно без двадцати одиннадцать.
— Итак, вы знали, когда уходили, что миссис Терстон скоро пойдёт ложиться спать?
— Я мог об этом вспомнить, если бы подумал.
— О чём вы с ней говорили? Вы с ней в течение некоторого времени вместе сидели на диване.
— О, в основном, проблемы прихода. Она сказала мне, помню, что этот Столл, дворецкий, который поёт у меня в хоре, собирается скоро её покинуть.
— Она выражала сожаление?
— О да. Она была вполне им довольна.
— А вы?
— У него хороший бас.
Лорд Саймон откинулся на стуле. Я отвёл глаза от бледного дёргающегося лица викария и всмотрелся в его следователя. Возможно потому, что настало время переходить к самым важным вопросам, лорд Саймон, казалось, отбросил все проявления гнева или отвращения и стал самим собой — тянущим слова и внешне слабым.
— Ну, мистер Райдер, вы, кажется, любите сыграть в этакого следователя. Замечаете поступки людей и всё такое. Поэтому вы можете оценить трудности коллеги-сыщика и поможете ему выбраться из ямы, неужели нет? Факт, что вы могли бы нам помочь значительно продвинуться вперёд. Надеюсь, что вы приложите все усилия, чтобы ответить ещё на несколько моих глупейших вопросов. Вот, например, когда вы покинули дом, куда в точности вы пошли?
Я вдруг понял, что именно этого вопроса так боялся викарий. Он сглотнул, как делает человек, когда у него воспалено горло.
— Я… я решил пройти домой через сад.
— Давайте посмотрим. Это вон в той стороне от дома, не так ли? Туда не выходит ни одно из окон?
— Правильно. Там есть пешеходная дорожка, которая приводит прямо в сад дома викария.
— И вы пошли по ней?
— Да.
— Пошли домой?
Я думал, что ни один вопрос, который задавали этим вечером, не вызывал ещё такой выжидающей тишины. Пальцы викария сплетались и расплетались, а глаза смотрели в пол. Его ответ мы едва могли расслышать.
— Нет, — сказал он.
— Не пошли? Тогда куда же вы пошли?
— Никуда. Я остался в саду.
— Наверное, собирали фрукты?
— Нет. Нет. Не следует понимать меня неправильно. Я остался в том саду из-за душевных мук. Я шагал вперёд-назад, влево-вправо и мучился.
— Интересно, по какому поводу? Сели на муравьиную кучу, или что-то ещё?
— Лорд Саймон, это не шутка. Я был в большом отчаянии. Когда я сказал вам сейчас, что я и миссис Терстон обсуждали вопросы прихода, это была только половина правды. Мы также говорили и о шофёре. Миссис Терстон призналась, что увлечена им. Правда, она утверждала, что её привязанность — скорее привязанность матери к сыну. Но я знал, я чувствовал, что было иначе.
— «Позор тому, кто подумает об этом дурно» [56] , — процитировал Лорд Саймон. — Итак, вы шагали взад-вперёд
— Я был в саду, когда раздались те душераздирающие крики.
— O, вы были там. Тогда, должно быть, вы вышагивали около получаса.
— Полагаю, да. Я потерял счёт времени. А затем я не мог решить, что делать. Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем я собрал всю свою храбрость, чтобы возвратиться в дом. Но наконец я так и сделал. Я подошёл к парадной двери и позвонил. Дверь мне открыл Столл. Я спросил его, чем были вызваны те звуки, и он сказал: «Миссис Терстон… в своей комнате. Её убили, сэр». Я сразу спросил доктора Терстона, чувствуя, что моё место рядом с ним. Столл предоставил мне искать его самому, поскольку должен был возвратиться к горничной, у которой случилась истерика. Поэтому я поспешил в спальню и обнаружил жалкий, ужасный труп бедной женщины. Я сделал то, что мог: встал на колени около неё и стал молиться. В этот момент вы нашли меня.
56
Девиз ордена Подвязки, высшего рыцарского ордена Великобритании, одного из старейших орденов в мире. По легенде, графиня Солсбери, танцуя с Эдуардом III, уронила подвязку, чем вызвала смех окружающих. Король поднял подвязку и со словами «Honi soit qui mal y pense» («стыд подумавшему плохо об этом») повязал ее на собственную ногу, учредив 23 апреля (день святого Георгия, покровителя Англии) 1348 года орден Подвязки. Орфография девиза сохранена с XIV века (в современном французском первое слово пишется с двумя n).
Договорив, мистер Райдер сделал нечто, очень смутившее всех нас. Он закрыл лицо руками и зарыдал. В притихшей комнате мы слышали звуки этих рыданий вполне отчётливо. И вновь — верю своей интуиции — я не думал, что плачет он именно о Мэри Терстон.
Его прервал голос отца Смита:
— Где вы служили прежде, чем приехали сюда, мистер Райдер?
Я подумал, что он хочет отвлечь беднягу, побуждая его таким нейтральным вопросом рассказать о себе. Не могло быть никакого другого объяснения этому столь не относящемуся к делу вопросу.
— Я был викарием в лондонском приходе.
— И оттуда вы прибыли прямо в эту деревню?
— Нет. У меня был… нервный срыв. Эта работа в Лондоне… какое-то время я был болен.
— Вы не против рассказать нам природу своей болезни?
Викарий уставился на него, разинув рот.
— Это … это не было ничем очень серьёзным. У меня была мания. Фактически, — голос его стал очень торжественным, — я вообразил себя королевой Викторией. В течение нескольких месяцев я говорил о себе исключительно во множественном числе и имел привычку драпировать шарфом голову в форме вдовьего чепца. Но я рад сказать, что всё закончилось. Я полностью выздоровел семь лет назад без всяких рецидивов.
Конечно, если учесть, что мы рассчитывали на неожиданность, мистер Райдер нас не разочаровал. Но, однако, нужен был человек со способностью проникновения в суть и с воображением отца Смита, чтобы обнаружить в викарии нечто большее, чем просто эксцентричность. Хотя теперь, когда я смотрел на его бледные, залитые слезами щёки и глаза, в которых отражалась пустота, я подумал, что должен был догадаться давным-давно.
Месье Пико, который, казалось, во время истерики Райдера несколько растерялся, вновь возвратился к насущным делам.