Дело инопланетян
Шрифт:
— От жены, вы хотите сказать?
— Да нет же, нет, нет. Я мэра имею в виду! У нас с ним был запланирован обед.
— Он так вам неприятен?
— Да нет же, Инксвитч, нет. Вы не понимаете. Что мэр? Это всего лишь толстый слюнтяй. Вот его супруга — это да! Она бывшая эстрадная певичка из Рокси и никому никогда не прощает того, что ей не дали стать голливудской звездой. А моя-то половина по сравнению с женою мэра — пустяк. Арестовать бы ее голосовые связки за нападение и избиение с намерением убить! Не забуду ваше доброе дело. Даже несмотря на то, что доброта — это
— У вас еще одно срочное дело?
— Вот именно. Я сегодня хотел съездить в зоопарк в Бронксе, но, пока вы не пришли, просто не знал, как это мне удастся. Зоопарк получил от Роксентера пожертвования, поэтому они специально для меня по воскресным дням открывают террариум и позволяют мне кормить живыми мышами самых замечательных пресмыкающихся, каких вы имели удовольствие когда-либо видеть. Хотите со мной?
Я с содроганием отказался.
— Ладно. Тогда высадите меня у метро — я сам доберусь. И защищайтесь от доброты, Инксвитч. Она может оказаться смертельным изъяном. Она может даже открыть дверь мэдисонам, что живут на том свете.
Услышав это, я поспешно завел мотор.
Я высадил его у станции подземки и проследил за тем, как он спускается по лестнице со своим кейсом, набитым живыми мышами. Редко будущее казалось мне таким неопределенным. Тем же вечером, около десяти часов, — прошло достаточно времени — все же опасаясь, что Мэдисон еще не помер, я снова позвонил его матери. Она меня просто ошарашила!
— Умер? Ах, что вы, нет. Он не умер. Я редко видела его таким энергичным. Это вы, господин Смит?
Я выдавил из себя, что да, он самый.
— Он умчался из дому несколько часов назад. Уолтер говорил, что знает, что вас нужно будет успокоить и подбодрить, и просил, чтобы вы перезвонили на Месс-стрит, 42.
Я позвонил на Месс-стрит, 42 и сказал:
— Это Смит. Мне нужно поговорить с господином Мэдисоном.
Жизнерадостный мужской голос отвечал:
— Смит? А, господин Смит, владелец «Национальной трясины», ну конечно. Послушайте, Смит, у нас для вас есть сенсация!..
— Нет-нет, — отмахнулся я. — Я не издатель. Передайте Мэдисону, что это тот самый господин Смит.
Тот, кто говорил со мной, отошел от телефона.
Я услышал бешеное стрекотание телексов и лающие голоса. Э, да в офисе кипела работа! Но ведь Мэдисон только что умирал!
Голос Мэдисона:
— О, господин Смит. Спасибо, спасибо, что позвонили. Я знал, что вы будете беспокоиться.
— Я думал, ты умираешь или уже умер!
— Кавычки открываются: чудо медицины. Кавычки закрываются. Внутримышечное введение морфия, за ним бензедрина и внутривенное впрыскивание черных чернил вырывает Мэдисона из лап смерти. Смит, мы должны перестать цепляться за ностальгическое розовое сияние вчерашнего дня. Сейчас пора приниматься за души людей. Ибо это те времена, когда испытываются человеческие жернова. Мы — хозяева людских судеб, и я благодарен Богу за свою неукротимую волю…
— Подожди, — прервал его я. — Что ты сейчас собираешься делать?
— Смит, мы должны быть довольны, что никогда
С нарастающим в душе страхом я настойчиво повторил:
— Что ты собираешься делать?
— Смит, у нас есть первое из трех «Д», на которые опираются связи с широкой публикой, — ДОВЕРИТЕЛЬНОСТЬ, потому что вы нас еще не выставили.
Мы утратили второе «Д» — ДОСТОВЕРНОСТЬ. Нас вытурили с первых полос! А кто же поверит заметке мелким шрифтом? Но не волнуйтесь, Смит, они снова будут наши! Ведь у нас есть еще третье «Д» — ДВОЙСТВЕННОСТЬ, дискуссия! Ехал я ночью, в жуткий холод, был уверен, что чего-нибудь придумаю, и вдруг меня осенило. Противоречия! Мы можем без конца вести свою кампанию на прочном лобном месте двусмысленности. Успех нам обеспечен! А теперь вам придется меня извинить: мне сообщают, что на другом проводе меня ждет издатель из «Лос-анджелесской грязи». — Дзынь! Он положил трубку!
Я сидел, глядя на телефон. Он же ни черта мне не сказал. Я подозревал, что не понимаю этот таинственный мир связей с широкой публикой, и бросил трубку. Телефон тут же зазвонил. Голос Мэдисона: «Смотрите завтрашнюю первую страницу!» — Дзынь. Он снова исчез.
Вряд ли нужно говорить, что на следующее утро я разворачивал газету дрожащими руками.
И тут же нашел то, что искал: заголовок!
«ВУНДЕРКИНД ОБВИНЯЕТСЯ В МОШЕННИЧЕСТВЕ. МАШИНА КОНФИСКОВАНА
Уполномоченные инспектора по автогонкам прошлым вечером добились решения суда конфисковать машину, на которой Вундеркинд участвовал в субботней автогонке.
Не нашлось никого, кто мог бы это прокомментировать. Вундеркинд отказался давать прессе интервью. Сегодня весь мир автогонок потрясен зловещим решением…»
Я выскочил на улицу и купил другие газеты. Во всех говорилось более или менее одно и то же. Ничего по существу.
Этот материал передавали по радио и телевидению. Очевидно, он приобретал национальные масштабы, так как брали интервью у участников гонок на Западном побережье.
И так продолжалось весь день.
К вечеру я вспомнил о своей видеоаппаратуре. Мне стало любопытно, как к этому относится Хеллер.
Стол его был завален газетами.
— Что все это значит? — спрашивал он у Изи. — Разрази меня гром, не понимаю.
На что Изя отвечал:
— Это значит, что пригодится билет в Южную Америку. Здесь как раз у меня есть книга о муравьях-солдатах. Они намного безопасней прессы. Муравьи всего лишь разрушают, а не убивают.