Дело о дуэли на рассвете (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)

Константинов Андрей Дмитриевич

– Дела, голубчик... Срочные дела.

Щека у Юрия Львовича была расцарапана. У Маргариты под глазом проступал сквозь слой косметики синяк. Супруги сели в автомобиль, рыкнул двигатель... уехали. А мы пошли проводить "оперативно-розыскные мероприятия" среди коллег-журналистов. В этот вечер мы так ничего и не надыбали. Коля Повзло изрядно принял на халяву, Володя убежал к своей марсианской тигрице, а я пообщался с буфетчицей, поваром и сторожем. Ничего интересного не узнал.

В одиннадцать пятнадцать я пошел

в сауну, разделся, завернулся в простыню и стал ждать. Было тепло. Лукошкиной все не было. Я заснул...

Проснулся я утром оттого, что стал замерзать. Долго не мог понять, что я делаю в простыне на деревянной полке. Потом вспомнил: сауна, свидание, Лукошкина.

"Обманула!" - понял я. Оделся и пошел в свой коттедж.

Там меня уже ждал Соболин. Мрачный, бледный, нервный... М-да, не на пользу Володе наша поездка, не на пользу. Я предложил ему кофейку и за кофе провел профилактическую беседу об отношениях с женщинами. Впустую, Володя слушал невнимательно, а в заключение сказал:

– О бабах ты, конечно, правильно говоришь, шеф. Вот только она не баба.

– А кто же она?- удивился я.

– Тигрица.

Сказав так, он ушел и забыл от расстройства свой диктофон. Я машинально нажал кнопку "воспроизведение". Из черной коробочки потек Володин голос. Текст определенно был положен на классическую "битловскую" мелодию. Володя пел светло, трагически, задумчиво:

Жаркий взгляд...

Как опасен твой тигриный взгляд...

И костры в моей душе горят... этот взгляд!

Я осознал вдруг, что делаю совершенно неприличное дело, вторгаюсь туда, куда вторгаться постороннему нельзя. Я поспешно выключил диктофон, положил его в карман и пошел на завтрак. Однако не дошел.

В главном корпусе, возле лестницы, ведущей на второй этаж, меня встретил Евгений Кириллович Танненбаум. Выглядел Женя несколько взволнованным, из-за его плеча выглядывала молоденькая журналистка из районной газеты. Кажется, ее имя - Света.

– Доброе утро,- сказал я.

– Похоже, что доброе,- быстро произнес Танненбаум и, нагнувшись ко мне, добавил: - Похоже, мы обнаружили вора.

– Да ну?

– Ну да! Светлана (кивок на журналистку) видела, как Татьяна прячет ее платье в свой шкаф...

"Господи,- подумал я,- опять шкаф?

Какой еще шкаф? Разве мало одного "сюрприза" в шкафу?"

– Какой еще шкаф?- спросил я, и Танненбаум, поняв, о чем я подумал, усмехнулся.

Света затараторила и рассказала, что она с Валей живет в номере семь... счастливый номер, правда?., а напротив, в номере восемь, живет Татьяна. Она одна живет. Сегодня утром, буквально пять минут назад, Света заглянула к Тане, чтобы попросить утюг.

И вдруг увидела, что Таня поспешно прячет в шкаф ее, Светино, платье... понимаете?

– Понимаю,- сказал я.- А вы, Светлана, не ошиблись?

–

Ну что вы! Тут ошибиться невозможно. Платье - эксклюзив, сшито в единственном экземпляре, в мастерской Козлевича.

– Это наш местный, екатеринбургский Юдашкин,- сказал Танненбаум.Талант, талант! Гений. Его работами Запад восхищен. Какие письма он получает от ведущих кутюрье мира! Какие приглашения! Но - патриот! Патри-о-от. Никуда не едет, работает для своих!.. Пойдемте?

– Куда?- спросил я.

– Как же... к подозреваемой Татьяне.

Найдем платье - решится вопрос. Отпадут ненужные сомнения.

– А если не найдем?

– Найдем! ~ горячо сказала Света.- Обязательно найдем. Ей деть-то платье некуда: дверь Валя караулит. Если только в окно выбросить, но ведь все равно платье далеко не улетит... верно?

Я пожал плечами, подумал: "Опять шкаф",- и мы пошли наверх.

Напротив двери восьмого номера стояла Валя - караулила. Вид у нее был решительный, чувствовалось, что она готова задержать воровку драгоценного, уникального платья любой ценой. Я был настроен скептически. "Скорее всего,думал я,- показалось платьишко-то Свете в условиях всеобщей подозрительности..."

Танненбаум постучал в дверь с латунной цифрой восемь, и дверь сразу распахнулась.

Я стоял последним, участвовать в этом фарсе мне не хотелось... Дверь распахнулась, и в проеме показалась Татьяна - миловидная блондинка лет тридцати. На лице у нее была улыбка, которая, впрочем, сразу же и пропала. Еще бы! Лица Танненбаума и двух журналисток из седьмого номера не предвещали ничего хорошего.

– Татьяна,- строго, как комиссар продотряда кулаку, сказал Женя.- Нужно объясниться.

– Объясниться?

– Да. Скажите, Татьяна... э-э... Марковна, есть ли в вашем номере не принадлежащие вам предметы?- строго спросил Танненбаум.

– Не принадлежащие мне? Полно! Перечислить?

– Да уж, будьте так любезны.

Татьяна Марковна ухмыльнулась. Толковая, видно, тетка и сразу просекла, что к чему. И теперь издевалась.

– Буду так любезна, Евгений Кириллович. В этой комнате мне не принадлежит диван, кровать, телевизор, стол и стулья, ваза... с цветами вместе, шторы, люстра, торшер, шкаф...

– Стоп!- сказал Танненбаум зло.- Давайте-ка на шкафу и остановимся.

– Ага,- ответила Татьяна, глядя с прищуром,- на шкафу? Мы с вами? Или все вместе?

– Вопрос серьезный, Татьяна Марковна. Дело, собственно, в том, что есть основания... есть, видите ли, серьезные основания...

– Ну что же вы, господин Танненбаум? Наберитесь решимости. Вы же мужчина... Про что вы хотите спросить? Про бинокль? Про парик?

Танненбаум кашлянул в кулак. Я подумал, что он испытывает неловкость, вспоминая, как мы воровались к нему накануне вечером.