Дело о дуэли на рассвете (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)
Шрифт:
– Давай,- задумалась Аня,- давай встретимся в сауне. Там тепло.
– А сауна в этой комсомольской зоне одна?- спросил я недоверчиво.
– Одна-одна. Значит, в сауне, в одиннадцать. Нет, лучше в одиннадцать тридцать. А то я не успею все свои дела доделать.
В обед случилась еще одна кража.
После обеда читал лекцию Соболин.
Блеснул. Превзошел самого себя. Обращался он, правда, только к Виктории.
Приводя примеры из практики, изрядно... э-э... ошибался в оценках своей роли и дважды почему-то упомянул планету Марс и тигров. Но очень даже ничего выступил. Вдохновенно.
О
Я думал о том, как вечером - в одиннадцать часов тридцать минут по местному времени - я возьму Аню за руку, и мы...
Но тут влетел Соболин.
– Андрей!- горячо сказал он.- Андрей, послушай.
Он сказал это и встал "в позу драматического актера". "Поэма,догадался я.- Поперла поэма, и сейчас придется ее слушать". Камин затрещал, языки пламени лизнули поленья, отсветы упали на Володино лицо - отрешенное и трагическое.
Настал миг откровения, большого искусства... Танненбаум смотрел на Соболина, открыв рот.
Володя отвел правую руку в сторону и завыл:
Тигрица ты! На Марсе день сгорает.
В загадочной небесной высоте.
Душа моя страдает и блуждает, Как будто в лабиринтах декольте.
Лукошкина оторвалась от своих документов и прыснула, Володя осекся. Да, художника может обидеть каждый!
– Что?- спросил Володя.- Что вы сказали, Анна Яковлевна?
– Я?.. Я ничего.
– А мне показалось, что вы сказали.
Извольте...
– Я, Владимир Альбертович, ничего не сказала, я только подумала, что ваш... э-э... текст не совсем оригинален.
– Как?- воскликнул Володя.- Вы хотите сказать?..
– Нет, нет, Владимир Альбертович.
Боже упаси. Просто мне вспомнился один текст с очень созвучным началом,- успокаивающе сказала Лукошкина.
– Автор?- со сталью в голосе произнес Володя. Дрова в камине уже разгорелись, и свет от них падал на трагическое Володино лицо - Гамлет, да и только.
– Лоханкин,- сказала Аня.- Васисуалий Лоханкин.
– Как?
– Своей супруге... Кстати, если вы помните, ее зовут Варвара, и она имела два существенных достоинства: большую белую грудь и службу... Так вот, обращаясь к Варваре, Лоханкин говорил так: "Волчица ты! Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня..."
И так далее. Мне показалось, что есть некоторое сходство. Разумеется, случайное...
– Так,- сказал Володя.- Так...
Он сделал шаг к камину, легко отодвинул рукой стокилограммового Танненбаума.
– Закройте рот, Танненбаум,- саркастически, горько сказал не понятый современниками поэт.
Танненбаум послушно закрыл рот. Володя вытащил из заднего кармана джинсов несколько листочков бумаги и бросил их в огонь. Они сразу же вспыхнули и сгорели.
Володя был по-своему прекрасен в этот момент. Черные лохмотья сгоревшей поэмы поднялись на языках пламени и исчезли в жерле каминной трубы... Володя вышел вон. Его шаги отдавались эхом в марсианских лабиринтах декольте.
Трещали дрова в камине.
Тут в комнату возбужденно влетел Юрий Львович. Влетел и ухватил Танненбаума за пуговицу... До чего же любит за пуговицу хватать!
– Караул,- сказал светский хроникер.
– Что?- сказал Танненбаум.
– Караул, господин Танненбаум. Кругом - ворье!
– Как?
– Так! Бинокль спи... украли.
Мы с Анной переглянулись: вторая пропажа - это уже случайностью не назовешь. Это уже интересно. После того как хроникер слегка успокоился, мы смогли совместными усилиями расспросить его. Выяснилось, что у Юрия Львовича был взят с собой бинокль (хороший, полевой, корейский, шестикратный). Так вот, этот бинокль пропал. Мы расспросили Юрия Львовича: а точно ли был бинокль? Может быть, Юрий Львович забыл его дома?- Нет, не забыл. И не далее как в обед достал его из саквояжа. Держал его вот этими самыми собственными своими руками.- А может быть, обратно в саквояж положили? Или жена ваша куда убрала?- Нет, не положили. И жена ничего не трогала. А бинокль украден какой-то сукой. И футляр украден. Осталась только замшевая салфеточка для протирания оптики. ...А еще интеллигентные люди! Ворье! У Галины Павловны английский парик! Ему цены нет! Ворье! Какие меры вы собираетесь предпринять, гражданин Танненбаум?
Танненбаум громко икнул и быстро вышел. Покачивая головой, Юрий Львович опустился в кресло.
– А зачем вы взяли с собой бинокль?- приветливо спросила Анька.
– То есть как - зачем?- удивился Юрий Львович.- Здесь же семинар!
– Вот именно. Я спрашиваю: зачем на семинаре бинокль?
– Э-э, коллеги... А вы знаете, как переводится с латыни слово "семинар"?
Мы с Лукошкиной не знали, о чем и сообщили Юрию Львовичу.
– То-то,- ответил он удовлетворенно.- Слово семинар на латыни означает - рассадник!.. А вы что себе думали?
И Юрий Львович торжественно поднял указательный палец.
– А что еще украли?- спросил я.
– Еще? Да, кажется, ничего.
– Вы уверены?
– Э-э... нужно проверить.
Юрий Львович ушел. А я задумался.
Я задумался, но ничего путного в голову не приходило.
Ничего путного в голову не приходило.
Аня сказала:
– Плюнь, Андрей... Пусть сами разбираются, кто тут у них такой шустрый. А нам еще денек отмучиться, да и домой.
Она все правильно сказала: ну что в самом деле голову ломать?.. Парик... бинокль... Какое мне дело? Отбарабаним завтра лекции, попрощаемся с коллегами, а послезавтра утром господин Танненбаум отвезет нас в аэропорт.
– Пошли танцевать,- предложил я Ане.
– Нет, я еще не все сделала. Пойду к себе - поработаю, тут слишком шумно стало.
Я проводил Анну до ее коттеджа. Напоследок еще раз уточнил место нашей встречи. Сауна? Сауна!
Когда я вернулся, тусовка была в самом разгаре. Господа журналисты активно оттягивались. Коля Повзло пил с Юрием Львовичем. Как только Юрий Львович увидел меня - сразу вскочил. Сейчас будет пуговицу крутить, понял я и оказался прав. Он вцепился в пуговицу моего пиджака и сказал, тараща глаза: