Дело о плачущем призраке.Дело о беспокойном графе

Мадунц Александра

Александр прошел в соседнюю комнату, позвонил в колокольчик. Евгений слушал, как он уверенным тоном, так контрастирующим с недавней подавленностью, раздает распоряжения. Вот уже кто-то послан в Осинки к тетушке, зажжены лампы, началась суета, словно в ожидании гостей. Узнав, что на лестнице лежит тело Зыкина, прислуга заголосила. Коцебу был прав, Андрея здесь не жаловали. Поминали не убитого -- исключительно актерку Парашу, утянувшую на тот свет очередную жертву. А нечего лазить на второй этаж, добрые люди туда не ходят!

Это навело

Евгения на размышления. Действительно, как Зыкина занесло в Бобровичи? Что он здесь потерял? Решил навестить их нового хозяина, которого ни разу в жизни не видел? Вряд ли. Явился изображать призрака? Но призраком был не он, а другой – тот, кто ударил беднягу по голове. Кто этот человек? К счастью, не дама – им не под силу крутить лебедку. Не Прокофий Васильевич – тот несколько ночей подряд был у Куницыных, надеясь увидеть породистую английскую свинью. Не Георгий Михайлович, который не мог напугать тетушку, поскольку находился под присмотром слуг с приступом подагры. Не Куницын, мирно почивавший в одной постели с женой. Кто же тогда, кто?

«Посторонний!
– - неожиданно сообразил Евгений. – Нищий бродяга».

Он покрутил мысль так и сяк. Она бодрила. Разумеется, Андрея Зыкина было по-прежнему жаль, однако куда легче представить, что его убил чужой, чем кто-то из знакомых. Все, даже противные снобы Куницыны, казались не способными на преступление.

Итак, призрака изображал Андрей, боровшийся таким образом с суевериями. Он не думал пугать тетушку до смерти – это вышло случайно. Гм... А Евгения он вчера стращал тоже случайно? О, ясно. Он действовал из ревности к Катиш, желая, чтобы испуганный наследник поскорее вернулся назад в Москву. Это полностью снимает с юноши вину. Трудно осуждать человека, невзлюбившего соперника. Евгений и сам наломал дров, обвиняя во всех смертных грехах порядочнейшего Коцебу.

Сегодня ночью Зыкин проник на чердак с той же целью – выбить из колеи нового ухажера своей прекрасной дамы. Но по роковой случайности одновременно с ним в дом пробрался вор. Испугавшись, что будет пойман, тот ударил Андрея по голове... гм... а затем расположил беднягу на лестнице ровно так, как лежала намедни тетушка. Что-то здесь не сходится. Да и к чему вору убивать? Сбежать гораздо безопаснее. Надо посоветоваться с Александром – глядишь, он заполнит логические прорехи... ну, или вовсе не оставит от идеи камня на камне, с него станется.

Увы, не поделиться догадкой не удалось. Сперва прибыл врач – сухонький старичок в выцветшем длинном пиджаке-пальмерстоне, каких Евгений не видывал со времен своего детства.

– - Ну, и ночка! – пожаловался он. – Глаз не сомкнул. Я ведь только что от этих... наших дачников. – Врач язвительно скривился.

– - Кто-то заболел? – уточнил Коцебу.

– - Да пожар у них. Только что потушили.

Сердце Евгения забилось где-то высоко в горле. Он вспомнил Прокофия Васильевича с горящей лампой в руке и себя, невольно вызвавшего панику, которая заставила всех рвануть наутек.

Если лампа, упав, подожгла поместье, кто виноват? Конечно, тот, из-за кого он произошел – то есть, Евгений. О, как он сейчас понимал Андрея Зыкина!

– - Люди пострадали? – закашлявшись, выдавил несчастный.

– - Исключительно свиньи, -- хихикнул врач. – Вы не подумайте, что я так отзываюсь о наших славных чиновниках – ничего подобного. Представляете – меня, дипломированного специалиста, выпускника Московского университета, вызвали к самой натуральной свинье! Ей, видите ли, шкуру подпалило. Ну, я вежливо ответил, что ни в свиньях, ни в ослах, ни в других подобных животных не разбираюсь, так что в их доме мне делать нечего. Только вернулся, налил себе чайку – гонец от милой нашей Лизаньки. Ну, тут я не мог не откликнуться.

Сперва Евгений решил, что врач с недосыпу перепутал, потом вдруг сообразил: Лизанька – это Елизавета Николаевна. Да, трудно себе представить...

От облегчения, что все остались целы, страшно захотелось есть. В столовой на столе, как обычно, стоял кувшин с молоком, рядом лежал в сухарнице каравай, прикрытый кружевной салфеткой.

– - Будете? – предложил Евгений гостям.

Но врач с Александром, склонившись над телом Андрея Зыкина, увлеченно тарабанили что-то на своем птичьем языке о костях и кровотечениях.

Евгений сел за стол, отломил краюху, налил в кружку молока и принялся жадно есть.

В этот момент дверь распахнулась, и вошли трое – простоватого вида незнакомый мужчина лет пятидесяти, Елизавета Николаевна и... и Катиш. Не в белом и не в черном, а в милом хлопковом платьице, столь уместном в деревне.

Молодой человек поперхнулся молоком. Катиш молча и строго на него смотрела, и он, не зная, что предпринять, жалобно пролепетал:

– - Хотите? Вкусное. Я все время им питаюсь.

– - Что значит – все время? – удивилась Катиш. – Не только же молоком, правда?

– - С хлебом, -- пояснил Евгений. – Беру со стола и ем. Такого хлеба в Москве нет...

– - А на обед? – настаивала девушка.

– - И на обед тоже. Я не знаю, где брать другую еду. А слуг спрашивать неудобно. У них наверняка много других дел. Да мне и так хорошо!

Ему действительно было хорошо – ведь рядом была Катиш.

– - А на телеге вы всюду раскатываете, поскольку стесняетесь потребовать ландо? – осторожно осведомилась девушка.

Евгению стало стыдно, но врать любимой он не посмел.

– - Да, -- мучительно краснея, признался он.

Собеседница окинула его странным долгим взглядом... В нем были удивление, жалость, насмешка – и что-то еще... не нежность ли? Или ему почудилось?

– - Ясно, -- коротко произнесла она. – Маша, иди сюда. Видишь, гости? Пять человек плюс Евгений Павлович. Как с делами разберутся, захотят чаю и перекусить. Беги, распорядись – как раз ко времени поспеет. Нет, я пойду с тобой. Где у вас кладовая? Надеюсь, кухарку уже разбудили?