Дело о плачущем призраке.Дело о беспокойном графе
Шрифт:
Александр прошел в соседнюю комнату, позвонил в колокольчик. Евгений слушал, как он уверенным тоном, так контрастирующим с недавней подавленностью, раздает распоряжения. Вот уже кто-то послан в Осинки к тетушке, зажжены лампы, началась суета, словно в ожидании гостей. Узнав, что на лестнице лежит тело Зыкина, прислуга заголосила. Коцебу был прав, Андрея здесь не жаловали. Поминали не убитого -- исключительно актерку Парашу, утянувшую на тот свет очередную жертву. А нечего лазить на второй этаж, добрые люди туда не ходят!
Это навело
«Посторонний!
– - неожиданно сообразил Евгений. – Нищий бродяга».
Он покрутил мысль так и сяк. Она бодрила. Разумеется, Андрея Зыкина было по-прежнему жаль, однако куда легче представить, что его убил чужой, чем кто-то из знакомых. Все, даже противные снобы Куницыны, казались не способными на преступление.
Итак, призрака изображал Андрей, боровшийся таким образом с суевериями. Он не думал пугать тетушку до смерти – это вышло случайно. Гм... А Евгения он вчера стращал тоже случайно? О, ясно. Он действовал из ревности к Катиш, желая, чтобы испуганный наследник поскорее вернулся назад в Москву. Это полностью снимает с юноши вину. Трудно осуждать человека, невзлюбившего соперника. Евгений и сам наломал дров, обвиняя во всех смертных грехах порядочнейшего Коцебу.
Сегодня ночью Зыкин проник на чердак с той же целью – выбить из колеи нового ухажера своей прекрасной дамы. Но по роковой случайности одновременно с ним в дом пробрался вор. Испугавшись, что будет пойман, тот ударил Андрея по голове... гм... а затем расположил беднягу на лестнице ровно так, как лежала намедни тетушка. Что-то здесь не сходится. Да и к чему вору убивать? Сбежать гораздо безопаснее. Надо посоветоваться с Александром – глядишь, он заполнит логические прорехи... ну, или вовсе не оставит от идеи камня на камне, с него станется.
Увы, не поделиться догадкой не удалось. Сперва прибыл врач – сухонький старичок в выцветшем длинном пиджаке-пальмерстоне, каких Евгений не видывал со времен своего детства.
– - Ну, и ночка! – пожаловался он. – Глаз не сомкнул. Я ведь только что от этих... наших дачников. – Врач язвительно скривился.
– - Кто-то заболел? – уточнил Коцебу.
– - Да пожар у них. Только что потушили.
Сердце Евгения забилось где-то высоко в горле. Он вспомнил Прокофия Васильевича с горящей лампой в руке и себя, невольно вызвавшего панику, которая заставила всех рвануть наутек.
– - Люди пострадали? – закашлявшись, выдавил несчастный.
– - Исключительно свиньи, -- хихикнул врач. – Вы не подумайте, что я так отзываюсь о наших славных чиновниках – ничего подобного. Представляете – меня, дипломированного специалиста, выпускника Московского университета, вызвали к самой натуральной свинье! Ей, видите ли, шкуру подпалило. Ну, я вежливо ответил, что ни в свиньях, ни в ослах, ни в других подобных животных не разбираюсь, так что в их доме мне делать нечего. Только вернулся, налил себе чайку – гонец от милой нашей Лизаньки. Ну, тут я не мог не откликнуться.
Сперва Евгений решил, что врач с недосыпу перепутал, потом вдруг сообразил: Лизанька – это Елизавета Николаевна. Да, трудно себе представить...
От облегчения, что все остались целы, страшно захотелось есть. В столовой на столе, как обычно, стоял кувшин с молоком, рядом лежал в сухарнице каравай, прикрытый кружевной салфеткой.
– - Будете? – предложил Евгений гостям.
Но врач с Александром, склонившись над телом Андрея Зыкина, увлеченно тарабанили что-то на своем птичьем языке о костях и кровотечениях.
Евгений сел за стол, отломил краюху, налил в кружку молока и принялся жадно есть.
В этот момент дверь распахнулась, и вошли трое – простоватого вида незнакомый мужчина лет пятидесяти, Елизавета Николаевна и... и Катиш. Не в белом и не в черном, а в милом хлопковом платьице, столь уместном в деревне.
Молодой человек поперхнулся молоком. Катиш молча и строго на него смотрела, и он, не зная, что предпринять, жалобно пролепетал:
– - Хотите? Вкусное. Я все время им питаюсь.
– - Что значит – все время? – удивилась Катиш. – Не только же молоком, правда?
– - С хлебом, -- пояснил Евгений. – Беру со стола и ем. Такого хлеба в Москве нет...
– - А на обед? – настаивала девушка.
– - И на обед тоже. Я не знаю, где брать другую еду. А слуг спрашивать неудобно. У них наверняка много других дел. Да мне и так хорошо!
Ему действительно было хорошо – ведь рядом была Катиш.
– - А на телеге вы всюду раскатываете, поскольку стесняетесь потребовать ландо? – осторожно осведомилась девушка.
Евгению стало стыдно, но врать любимой он не посмел.
– - Да, -- мучительно краснея, признался он.
Собеседница окинула его странным долгим взглядом... В нем были удивление, жалость, насмешка – и что-то еще... не нежность ли? Или ему почудилось?
– - Ясно, -- коротко произнесла она. – Маша, иди сюда. Видишь, гости? Пять человек плюс Евгений Павлович. Как с делами разберутся, захотят чаю и перекусить. Беги, распорядись – как раз ко времени поспеет. Нет, я пойду с тобой. Где у вас кладовая? Надеюсь, кухарку уже разбудили?