Дело о плачущем призраке.Дело о беспокойном графе
Шрифт:
Когда она погибла... думаете, я не страдал из-за этой роковой случайности? Конечно, страдал. Именно потому мне хотелось, чтобы бедняжка умерла не зря. Если бы наследник не продал мне имение, вышло бы, что жизнь женщины прервалась впустую. Я не мог этого допустить.
Жаль, у Андрея Зыкина оказался слабый характер. Хотя чего ждать при низком происхождении? Я понял, что рано или поздно он меня выдаст. Пришлось от него избавиться. У меня не было другого выхода. Один из нас пострадал бы – либо я, либо он. Можно ли сравнивать ценность обыкновенного деревенского юноши – и меня, Шувалова-Извицкого? Лизанька, согласись, я поступил единственно
Что же, Александр. Не нужно искать мою золотую шпагу, чтобы исследовать ее вашими современными аппаратами. Хоть ее оставьте не обесчещенной. Я признаюсь в убийстве! Зовите урядника.
– - Он уже здесь, -- вежливо пояснил Коцебу. – А вот аппаратов, о которых я рассказывал, пока еще не изобрели. Однако рано или поздно изобретут, не сомневайтесь. Наука идет вперед.
Евгений, восхищаясь гениальным ходом друга, с улыбкой повернулся к Кате.
– - Саша разыграл Шувалова! Зато теперь граф признался в убийстве, и хода назад у него уже нет.
– - Ты бы изобличил преступника гораздо лучше, -- спокойно заметила девушка. – Впрочем, тебе хватает других забот.
Смущенный, молодой человек глянул на Коцебу, намереваясь извиниться за нелепые слова возлюбленной. Но тот не слышал их, внимательно, напряженно глядя на ссутулившуюся Елизавету Николаевну. Лицо его выражало искреннюю боль.
– - Тетя Елизабет... вы не хотите продать Осинки? Железную дорогу через них не проведут, а доходы неуклонно падают. Пока еще есть шанс на вырученные деньги купить домик где-нибудь за границей, в Швейцарии или Франции, и преспокойно провести там старость. Здесь, в России, она вряд ли будет спокойной. Поверьте, я знаю, что говорю.
– - Тебе нужны деньги? – коротко осведомилась старуха.
– - Нет, я не возьму с продажи ни копейки. Речь о твоем будущем, тетушка.
Елизавета Николаевна выпрямила спину.
– - Я хочу умереть здесь, где жила. А спокойно или нет, пусть решит Господь.
Дело о беспокойном графе
Пролог
Раннее ноябрьское утро почти неотличимо от ночи -- тот же пронизывающий холод, та же непроглядная тьма. Однако силуэт автомобиля, стоящего чуть в стороне от дороги, разглядеть все-таки можно. Как и распахнутую, на удивление случайному путнику, заднюю дверь.
Только откуда взяться случайному путнику в чистом поле, в неурочный час? Нет сомнений: человек, поспешно удаляющийся неизвестно куда, был здесь с определенной целью. Он беспокойно озирался по сторонам, затем не выдержал и напоследок обернулся.
Разумеется, тело по-прежнему на сиденье, хоть и немного соскользнуло. Сгинь без следа, смешная надежда, будто недавние события – лишь фантазия, игра ума, а в действительности никакого убийства не было! Нет, случившееся – реальность.
Рано или поздно каждый получает то, чего заслуживает – не больше, но и не меньше. Суд свершился пять минут назад. Он был жесток, однако справедлив. Мертвые уже не способны причинить никому зла, и потому от уничтожения некоторых людей мир становится лучше.
Судьба сделала свой выбор, и пенять на него нелепо. Человеку, ставшему
Но почему, почему так невыносимо видеть кровь, залившую все вокруг? Ох, как ее много! Впрочем, в полумраке она похожа на обыкновенную воду. Будем считать, что это вода. Она стечет, впитается в землю и исчезнет там навеки.
Глава первая,
для любителей литературы всех времен не лишенная печали
Ася присела на деревянный ларь и замерла, точно мышь под метлой.
Вообще-то она полезла в чулан за солеными рыжиками. После злосчастной женитьбы отца на Аграфене в доме стало полно всяких вкусностей, а поесть Ася обожала. Причем не только всерьез, за обеденным столом. Она постоянно грызла орешки или сухарики (ржаные у Аграфены получались просто отменные), а также не упускала случая похрустеть маринованным огурчиком или проглотить аппетитный, блестящий грибок из кадушки. Или два грибка... или три... короче, лучше набрать миску с горкой и утащить к себе в комнату.
«И главное, не в коня корм, -- сокрушалась Аграфена. – Многие девки в четырнадцать уже налитые, словно спелое яблочко, а ты вылитый мальчишка. Это оттого, что больно егозливая, ни секундочки не посидишь спокойно. Ох, и трудно будет бедному Петру Федоровичу тебя замуж выдать. Одна надежда на приданое. Я для тебя собираю и белье, и посуду...»
Ася не снисходила до ответа. Глупой бабе невдомек, что замужество вовсе не обязательно для современной эмансипированной женщины. Будто Ася сама не понимала, что ее никто никогда не полюбит! Дело даже не в отсутствии груди – та еще может вырасти. Но волосы навеки останутся рыжими, а лицо конопатым. Иногда про девушку говорят – медноволосая, а пара веснушек лишь придает пикантности. Однако Ася твердо знала: про нее скажут что-то вроде «огненно рыжий бесенок, весь в веснушках», и по подобному описанию ее легко обнаружат в самой густой толпе.
Вот не повезло так не повезло! Старший брат Арсений, сейчас совершенно взрослый, двадцатилетний, уродился в маму, блондинку с огромными глазами и высокой, тонкой, ломкой фигурой. Именно такой женщина сохранилась в памяти дочери и на фотографиях, которыми Ася не уставала любоваться.
Девочка осиротела в шесть лет, и теперь, в четырнадцать, красавица с дивным именем Елизавета Полонская была для нее скорее романтическим образом, нежели реальным человеком. Интересно, что заставило ее выйти замуж за отца? Петр Федорович Кузнецов родился в семье простого мастера с Механического завода братьев Брамлей. С детства проявлявший способности к технике, он сумел получить образование и выбился в инженеры. Ася знала, что отец занимается обработкой металлов.
Было бы чем гордиться! Разве можно сравнивать по-настоящему важные занятия – поэзию, музыку, философию – со скучными металлами? Кому они интересны? Разве что царю, желающему заготовить побольше пушек для расстрела мирных демонстраций рабочих и крестьян. Асе было мучительно стыдно, что родной отец не поддерживает революционеров, как все приличные люди, а без зазрения совести льет воду на обветшалую мельницу самодержавия. Да-да, без зазрения совести! Он лишь отмахнулся, когда дети попытались образумить его и заставить уйти с завода.