Дело портсмутских злочинцев

Перкинс Уайлдер

Сказав это, доктор жестом попросил Хоара вкатить его в гостиную. Пока миссис Грейвз разливала чай, ее муж расстегнул сюртук и предложил гостям испробовать трубку Лаэннека на нем самом.

Хоар отметил явную разницу звуков, которые он услышал в груди остальных мужчин. Сердцебиение канадца звучало так, как тот внешне выглядел — ровно, сильно, резко и глубоко. А у доктора сердце билось тоже ровно и сильно, и вместе с тем слышался отзвук — мягкий, шелестящий, почти музыкальный. Хоар так и сказал доктору Грейвзу.

— Да, мистер Хоар, —

ответил доктор. — Это одно из немногих преимуществ пожилого возраста. У человека появляется внутренняя музыка. Она очень личная, разумеется, и только немногие могут подслушать ее.

— Именно поэтому я предпочитаю не участвовать в подобных играх, — отозвалась миссис Грейвз. — Я никому, кроме доктора Грейвза, не разрешаю слушать звуки моего сердца. Оно принадлежит только ему.

— Похоже, у мистера Хоара превосходные часы, — заметил Морроу, в свою очередь принявшийся выслушивать других. — Они издают четыре тиканья на каждое его сердцебиение.

— Могу сказать из собственного опыта, что так идут хронометры высокого качества, — отозвался доктор.

Когда канадец забросал доктора вопросами об использовании этого инструмента вне медицинских целей, тот ничем не смог ему помочь. Тогда он вытащил свои часы, приложил к ним трубку и слушал с довольной улыбкой.

— Благодарю вас, сэр, — наконец сказал он, возвращая трубку ее владельцу. — Очень интересно. Весьма познавательно. Вы никогда мне не показывали ее прежде.

Мистер Морроу был так заинтересован, подумал Хоар, что он повторил — разве что не слово в слово — замечание, которое сделал перед ужином.

— У меня не было случая показать ее раньше, мистер Морроу, — мягко произнес хозяин дома.

Хоар напомнил хозяйке, что она предлагала продемонстрировать ее умение писать обеими руками. Она улыбнулась — впервые Хоар заметил ямочки на ее щеках (их было две по обе стороны рта, словно скобки) — и предложила ему заменить чайный поднос конторкой, откуда она вынула бумагу, чернила, песок и два пера — каждое из разных крыльев птицы. Сначала она взяла перо в правую руку и распорядилась:

— Начинайте диктовать, сэр.

— “Когда ход событий приводит к тому…” — начал Хоар и продолжил цитирование.

— Измена, сэр, измена! — воскликнул Морроу, в то время как миссис Грейвз начала записывать вызывающее послание мистера Джефферсона правительству его величества. Она, не обращая внимания на слова Морроу и не останавливая письма, переменила руку и продолжила записывать диктовку Хоара. Заглядывая ей через плечо, Хоар смог заметить лишь слабую разницу в ее аккуратном почерке. Хоар не стал завершать диктовку и остановился на том месте, где начиналось перечисление обид.

— Теперь следите внимательно, джентльмены, — сказал ее муж.

Миссис Грейвз взяла другой лист бумаги, положила его рядом с первым и продолжила писать. Ее обе руки двигались синхронно по бумаге, несколько медленнее, но почерк оставался неизменным.

И, наконец, она положила правую

руку на левый край страницы, а левую на правый, и быстро набросала следующее: “ Тебя любить не мог бы я столь сильно, когда б превыше не любил я честь”.

Строки под ее левой рукой были зеркальным отражением строк под ее правой рукой.

— Бесполезно, но забавно, — произнес доктор Грейвз со скрытым удовлетворением, откинувшись в инвалидной коляске. — И достойно уважения.

Очевидно, мисс Остин использовала свое длительное молчание для составления Высказывания. Она покашляла для привлечения внимания и начала:

— Весьма интересная форма разговора, — произнесла она высоким, напряженным голосом. — Обычно при встречах относительно незнакомых людей — в данном случае исключая меня и мою дорогую Элеонору — разговор состоит преимущественно в обмене литературными вызовами. Если ответ корреспондирует с тем же источником, или другим подходящим тропом, то собеседники рады узнать, что они члены одного и того же социального круга. Если ответ не соответствует ожидаемому, то бросивший вызов должен повести себя так, чтобы не вызвать смущения у собеседника и ублажить его — возможно, комплиментами, не выглядящими явно покровительственными. Уютная игра, не так ли?

— Да, — произнес мистер Морроу ровным тоном.

Хоар решил, что их вечерний разговор вряд ли подходил под описание, данное мисс Остин. В гостиной воцарилась напряженная тишина. Леди жалобно улыбнулась; ее лицо вспыхнуло непривлекательными пятнами. В уголках ее глаз показались слезы, покатились по щекам и упали на подол платья.

Молчание было счастливо нарушено появлением горничной с посланием для миссис Грейвз.

— От сэра Томаса, мэм, — сказала Агнесса.

Сломав печать, миссис Грейвз прочла записку, и румянец, и так слабый, покинул ее лицо.

— Сэр Томас сообщает мне, что один из нападавших скончался, не приходя в сознание, — произнесла она и уронила записку на пол. — Итак, на моих руках смерть человека.

— В состоянии самообороны, мэм, — возразил Хоар.

Ее супруг согласно кивнул; Морроу просто поднял брови, как бы удивляясь ее явному испугу.

— О, дорогая! — вскричала мисс Остин, мгновенно забыв свое неловкое изыскание, и бросилась к подруге с распростертыми объятиями.

— Не надо меня жалеть, Джейн, — скомандовала миссис Грейвз, выпрямившись на оттоманке. — Я не терплю жалости.

Хоар счел случай подходящим, чтобы удалиться, и мистер Морроу присоединился к нему. Из-за позднего часа, сказал канадец, он тоже предпочитает переночевать в «Миске килек» вместо того, чтобы ехать домой четыре мили в темноте по косогорам за пределами города. Хозяева одолжили им фонарь, чтобы осветить дорогу до таверны.

Очутившись на склоне, ведущим от парадной двери Грейвзов, Хоар обернулся и еще раз прошептал слово благодарности хозяевам дома, силуэты которых виднелись в освещенном дверном проеме.