Дело всей России
Шрифт:
Царю нельзя было отказать в умении беседовать на равном уровне и с военными, и с философами, и с учеными, и с образованнейшими писателями, какими были Гаврила Державин и Иван Муравьев-Апостол.
По-прежнему ласково улыбаясь, он обратился к Сергею:
— Вы второй сын Ивана Матвеевича?
— Второй, ваше величество!
— Мне очень много хорошего недавно рассказывал о вас граф Ожаровский, — сказал царь.
— Мне, ваше величество, посчастливилось служить в его партизанском отряде.
— Что вы скажете о нем?
— Это храбрый и умный командир.
—
— В двенадцатом году. Я начал службу офицером Главного штаба сперва при генерале Монфреди, а потом поступил в отряд графа Ожаровского.
— Какие награды вы получили за кампанию тринадцатого года?
— За эту кампанию я получил Владимира четвертой степени и золотую шпагу за храбрость.
— А как и где закончили войну?
— Около того же времени, когда, по мысли и на иждивение Екатерины Павловны, сестры вашей, герцогини Ольденбургской, был сформирован из удельных ее крестьян егерский имени ее высочества баталион. Командиром был назначен флигель-адъютант князь Оболенский, я с чином поручика был переведен в этот баталион и командовал ротой, — коротко доложил Сергей по-французски.
— Прекрасный баталион! — воскликнул Александр. — Он отлично участвовал в Кингиштейнском, Лейпцигском и во всех других замечательных сражениях!
— Да, ваше величество, все в этом баталионе — от командира и до рядового — дрались, как и подобает драться истинным сынам отечества. Из тысячи человек возвратилось только четыреста с небольшим. В декабре 1814 года баталион был расформирован, и я, в чине штабс-капитана, получив орден святой Анны за кампанию 1814 года, переведен бессменным ординарцем к Николаю Николаевичу Раевскому, затем — командиром роты в Семеновский полк, к Потемкину.
— Везет вам, штабс-капитан, — по-доброму позавидовал царь. — Вы попадаете служить к отличнейшим начальникам! Как на подбор, все герои! А Раевский — выше всяких похвал! Ни у одного монарха в Европе не было и нет таких генералов и офицеров, каких господь вручил моему покровительству.
Сергей и его брат Матвей совсем были сбиты с толку нынешними рассуждениями царя.
— Вы где родились: в своей деревне, в Хомутце, Полтавской губернии Миргородского уезда? — досконально для чего-то расспрашивал царь, не сводя с него глаз.
— Я родился в Петербурге, в доме отца Самборского.
— Сколько же вам лет?
— Двадцать второй пошел.
— Вы помните и знаете отца Самборского?
— Помню, ваше величество. Таких людей, как священник Самборский, нельзя не помнить и не поминать добрым словом. Кроме того, он привлекал мое внимание своей оригинальностью. Его внешность как бы всегда пребывала в некотором противоречии с духовным саном — он брил себе бороду, ходил в сюртуке со звездой и в круглой шляпе...
— Андрей Афанасьевич Самборский стоит того, чтобы мы всегда вспоминали его добром, — согласился царь. — Он в молодости долгое время был священником при нашей миссии в Лондоне и только в 1781 году оставил свою заграничную службу. Это человек истинно просвещенный и большой любитель сельского хозяйства. Он, возвращаясь на родину, первый вывез из Англии многие сельскохозяйственные орудия, за что ему
— Детство мое, ваше величество, как и детство моих братьев и сестер, к сожалению, проходило главным образом за границей, — ответил Сергей. — Сперва в Испании, а потом в Париже.
— Почему же — к сожалению?
— Потому что воздух родины, ваше величество, как и язык родного народа, не только великие врачеватели наши, но и великие наши воспитатели. Я в этом убедился по приезде в родные пределы!
Царь остался вполне доволен таким ответом и продолжал награждать Сергея своим вниманием:
— А каким путем вы и ваш брат из Испании попали в Париж?
За Сергея, с позволения царя, ответил Иван Матвеевич:
— В Испании, куда я был послан вашим величеством, моя семья не нашла каких-нибудь сносных воспитательных заведений, вследствии этого мы не могли оставить своих детей в этой стране и принуждены были отдать в парижский пансион Них.
— Пансион Них? — заинтересовался царь, впервые, должно быть, услышав об этом учебном заведении. — И что он из себя представлял?
Ответил царю Сергей:
— Пансион Них в то время совмещал в себе и приготовительное и гимназическое образование. Оттуда были выпускаемы воспитанники в политехническую школу и университет. Однако в политехническую школу могли поступать только французские подданные, это явилось для меня большим огорчением, так как я имел большое желание учиться в политехнической школе.
— И как вы окончили пансион?
— Неплохо, ваше величество...
— Окончил блистательно, ваше величество, — дерзнул впасть в разговор отец штабс-капитана. — Его латинские стихи обратили внимание всего училищного совета, о чем свидетельствуют письма ко мне содержателя пансиона. Достойно похвалы то, ваше величество, что сын мой Сергей добротой и серьезностью характера с самого раннего возраста снискал в пансионе всеобщую любовь.
— И много ли вас там воспитывалось?
— До шестисот воспитанников, ваше величество, — отвечал Сергей, несколько смущенный похвалами отца. — Как ни хорошо было нам в пансионе, но мы с братом Матвеем с нетерпением ожидали день, когда сможем отправиться в Россию...
— Я тоже, находясь в Париже, страшно скучал по отечеству, — как с равными, поделился царь своими душевными переживаниями. — Да, по-иному мы, русские, и не можем чувствовать себя на чужбине, как бы ни была она прельстительна. И каково было ваше чувство, когда вы вновь ступили на родную землю?