Дело всей России
Шрифт:
Речь Ивана Матвеевича прервало появление давешнего лакея-привратника. Он вбежал в кабинет, чуть не запнувшись о порог.
— Ваше превосходительство, ваше превосходительство... — запыхавшись, доложил он. — В сенях сам царь-государь с двумя генералами... Велено спросить: принимает ли сегодня ваше превосходительство...
— Принимаю... Разве ты сам, голубчик, не видишь, что принимаю, — нестрого ответил Державин. — Или не мимо тебя прошли гости, с которыми я сейчас разговариваю? Поди, опять спал, сидючи на стуле? Не спи, братец, а то упадешь со стула, не дай бог ушибешься.
Привратник в растерянности
Торопливо вошла всполошенная супруга поэта, пышная Дарья Алексеевна.
— Ганюшка, Ганюшка, царь к нам пожаловал! Уже в сенях...
Слуга внес генеральский мундир.
— Ступай, братец, на свой пост, — дружелюбно сказал Державин привратнику. — Да смотри не перепутай, как в тот раз, скажи, что его превосходительство принимает. Иди же, голубчик, не бойся... Пошто я стану рядиться? Чай, на дворе не святки. Мундир уберите, так-то мне теплее.
Домашние были обескуражены и тем, что Державин не захотел сойти на нижний этаж, и тем, что решил остаться одетым по-домашнему перед царем.
— Ганюшка, Ганюшка, не прогневался бы государь, — трепетно говорила супруга.
— За какую вину? Чай, он едет повидаться не с мундиром, — невозмутимо сказал Державин. — Мундиров-то и без моего вокруг царя много.
— Ганюшка, Ганюшка, ты хоть бы на лестницу сошел государя встретить, — чуть ли не в слезах упрашивала жена.
Державин лениво, медлительно поднялся из кресел. Поднялся, чтобы размяться, положил ладони на вертлюги, стал раскачиваться.
— Мы, с вашего позволения, удалимся куда-нибудь, хоть в диванную, — сказал Иван Матвеевич.
— Зачем вам удаляться? — удивился Державин. — Вы пришли ко мне первыми, значит, вы первее государя обо мне вспомнили. Я хочу, чтобы вы оставались здесь. А не послушаетесь — осержусь.
— Останемся, — решил Иван Матвеевич.
Державин вышел к стеклянной двери, занавешенной зеленой тафтой. По лестнице поднимался тучнеющий царь в мундире Семеновского полка. На его лице сияла обворожительная улыбка, и взгляд светился душевной добротой. За ним шли два генерал-адъютанта.
— Рад приветствовать, ваше величество, в моем доме! — такими словами поэт встретил царя. — В гостях у меня находится мой друг Иван Матвеевич Муравьев-Апостол с сыновьями...
— Твои друзья, Гаврила Романович, надеюсь, и мои друзья, — с тою же обворожительной улыбкой сказал Александр, хотя брови его с надломом посредине начали подергиваться, на что хозяин дома не обратил внимания.
Царь вошел в державинский кабинет, поздоровался со всеми мужчинами за руку, а у супруги поэта и племянницы поцеловал ручки. Он был необыкновенно вежлив и обходителен со всеми с первого же слова. Говорил много и почти беспрерывно, так с ним случалось всегда, когда он не желал, чтобы его о чем-либо спрашивали.
Иван Матвеевич осторожно дал почувствовать свое стесненное самочувствие.
— Нет, нет, Иван Матвеевич, вы совсем здесь не лишний, — поспешил заверить император. — Я рад вашему присутствию, равно как и присутствию ваших
Иван Матвеевич признательно поклонился, коротким кивком поклонились государю и его сыновья. Царь принялся хвалить стихотворение Державина «Колесница». В этом произведении он находил достоинства, которым ни за что бы не стали рукоплескать отец и сыновья Муравьевы-Апостолы.
«Колесница» по живописным достоинствам своим поднималась до самых блистательных вершин державинской поэзии; от первой и до последней державинской строки она пламенела и сверкала искусно отполированными гранями истинного мастера слова. Замысел этого творения возник в воображении поэта с первыми раскатами революционных громов во Франции. В 1793 году вдохновенное перо уже создало в первых редакциях образ златой колесницы, текущей по расцветающим полям. Правящий ею возница, натянув вожжи, с завидным умением одних коней своевременно осаживает, других побуждает к бегу. Хитрая узда лишила коней свободы, сопрягла между собой, благодаря чему они
...ставя славой общий труд, Дугой нагнув волнисты гривы, Бодрятся, резвятся, бегут, Великолепный и красивый Вид колеснице придают.Более десяти лет вызревал окончательный вариант этого публицистического произведения, и только в 1804 году поэтом была поставлена точка под заключительной и окончательно выверенной поэмой. Писал Державин свою «Колесницу» едва ли не с тем же огненным душепарением, с каким он творил оду «Бог», но «Колесница» не принесла ему той радости и удовлетворения, как ода. Он скоро охладел к «Колеснице», хотя и знал, что во дворце ее превозносят и ставят выше «Фелицы».
Действительно, какая живопись в каждой строке! Вот искусный возница ослабил вожжи, вздремнул; и тут врасплох над ним появилась черная тень «вранов своевольных», они, кружась над колесницей, пугают чутких коней; кони дрожат, храпят, ушами прядут, рвут вожжи из рук возницы...
Бросаются, и прах ногами Как вихорь под собою вьют... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Уже колеса позлащенны Как огнь, сквозь пыль кружась, гремят...Возница хватает вожжи, но уж поздно, кони речей его не слушают, не понимают и «зверски взоры» на него бросают «страшными огнями». Уж дым валит с жарких морд коней, «со ребер льется пот реками, со спин пар облаком летит...». И вот уж бешеные кони «рвут сбрую в злобном своевольстве...». Возница падает под колеса... Колесница, оставшись без возницы, слепо несется над мрачными безднами... Гибель ждет ее на каждом шагу... Рассбруенные буцефалы уже не могут остановиться...
Кто же остановит коней? И что за колесница разбита ими?