Демон скучающий
Шрифт:
– Поверьте, я знаю, что говорю.
– Я не ставлю под сомнение ваши слова, извините. Просто какое-то недопонимание.
– Значимые культурные события не обязательно должны происходить в Москве.
– Я догадываюсь.
– Абедалониум любит Санкт-Петербург и был уверен, что город с радостью его примет. Так и получилось. Когда я сообщил, что знаменитый на весь мир художник хочет устроить свою первую персональную выставку именно у нас, все безумно обрадовались. И честно говоря, я давно не видел такого энтузиазма: и в правительстве, и в «Манеже», и даже, гм… в творческой среде… Даже в ней, да…
Уточнять,
– Подготовка шла своим чередом. Мы разработали концепцию оформления залов, последовательность расположения картин, свет…
– Простите, что перебиваю: всё это время Чуваев находился в Санкт-Петербурге?
– Нет, Лёша приехал незадолго до открытия.
– Спасибо. – Феликс сделал очередную пометку в записной книжке. – Ещё раз извините и, пожалуйста, продолжайте.
– Конечно. – Даниэль выдержал короткую паузу, но вовсе не для того, чтобы вновь собраться с мыслями, а показывая Вербину, что обратил внимание на его невоспитанность, и бодро продолжил: – Подготовка шла идеально. Все работали как нужно и даже лучше, я тихо радовался происходящему, а примерно за неделю до открытия получил предложение о продаже картин.
– Всех?
– Все я продать не мог, – улыбнулся Крант. – Из шестидесяти полотен, которые выставлены сейчас в «Манеже», тридцать взяты из частных коллекций, двадцать пять – из музеев, и пять – из личного собрания Абедалониума: «Демон скучающий» и четыре абсолютно новые картины, которые до сих пор не выставлялись и не попадали в каталоги. Об этих четырёх полотнах и шла речь. Неизвестный предложил за них шестнадцать миллионов евро.
– По четыре миллиона за картину?
– Да.
Сумма произвела впечатление, однако Вербин решил уточнить:
– Это много?
– Абедалониум художник известный, знаменитый, его действительно высоко ценят, однако считается, что свою главную картину он уже написал – это «Демон скучающий». Картина сделала ему имя, но ни в одной другой работе Абедалониум не достиг такого же уровня. – Крант ехидно улыбнулся и, не удержавшись, добавил: – Если увидите картину, вы, наверное, поймёте, что я имею в виду.
– Увижу, – пообещал Вербин.
– Впечатлениями поделитесь?
– При случае.
– Договорились. – Даниэль пригладил волосы руками. – Так вот, полотна Абедалониума ценятся, но редко преодолевают порог в два с половиной миллиона. Но и ниже миллиона не опускаются.
– То есть предложение было выгодным?
– Невероятно выгодным и щедрым.
– Сопровождалось каким-то условием?
– Покупатель требовал не выставлять картины.
Феликс знал, что услышит именно такой ответ.
– Если я правильно понимаю, Абедалониум отказался от сделки?
– Лёша попросил ответить, что все коммерческие предложения будут рассматриваться только после выставки. Тогда покупатель попросил передать, что готов приобрести одну картину за десять миллионов. Он дословно сказал так: «Абедалониум знает, о какой работе идёт речь. Десять миллионов. Если уговорите – я удвою ваш процент за свой счёт». – Крант так бурно переживал тот момент, что не удержался и всплеснул руками: – Это было не просто выгодное – это было невероятно щедрое, абсолютно невозможное предложение.
– Вы спрашивали о причинах такого ответа?
– Лёша настоятельно просил больше к этой теме не возвращаться.
– Он испытывал беспокойство? Волнение?
– Нет. – Крант прищурился. – Пожалуй, нет.
– Странно, – протянул Вербин.
– Почему?
– Вы сказали, что было сделано невероятно щедрое предложение. – Феликс намеренно сверился с пометкой в записной книжке, хотя в этом не было необходимости. – В таких случаях волнение дело обычное.
– А-а, в этом смысле… – Крант покрутил головой. – Насколько я могу судить, предложение понравилось, но Лёша сказал, что после открытия выставки условия станут намного лучше, и я решил ему поверить.
Судя по грустному тону, за двойной процент толстяк бился как лев, но потерпел поражение.
– Как Чуваев объяснил необходимость отъезда? Вы ведь покинули Питер в день открытия выставки?
– Вот тогда Лёша слегка волновался, – медленно ответил Даниэль. – Он сообщил, что через немецких юристов поступило запредельно щедрое предложение, в котором он по-настоящему заинтересован. Переговоры предполагалось провести в Москве, а я должен был выступить его представителем.
– Вас не смутило, что Чуваев резко изменил отношение к продаже картин? Всего за несколько дней?
– Во-первых, к этому моменту выставка уже открылась, картины были представлены публике, и я решил, что произошло именно то, на что Лёша рассчитывал, отказываясь от первого предложения. Во-вторых, Лёша сказал, что мой процент составит не менее двух миллионов евро. Так что нет, меня ничего не смутило.
– Понимаю. – Феликс позволил себе лёгкую улыбку. – А как Чуваев объяснил вечернюю встречу в промзоне? Вряд ли там могли состояться те самые переговоры.
– На те самые переговоры я бы ни за что не опоздал, – язвительно ответил Крант. – Лёша сказал, что должен познакомить меня с человеком, которому полностью доверяет и который будет вести переговоры вместе со мной.
– В качестве кого?
– В качестве моего советника.
– Выбор места встречи не показался вам странным?
– Лёша сказал, что его друг человек занятой и другой возможности пообщаться до переговоров у нас не будет.
– То есть не смутило?
– Лёша скрывал своё настоящее имя и не любил появляться на людях, – напомнил Даниэль. – Нам и в Питере доводилось встречаться в весьма странных местах. Поначалу меня это настораживало, потом привык.
– Я должен был догадаться, – кивнул Феликс, делая очередную пометку в записной книжке.
– Конечно.
С этой частью рассказа всё стало предельно ясно: колоссальные комиссионные вскружили Кранту голову, и он был готов не задумываясь ехать куда угодно, хоть в промзону, хоть в песчаный карьер. Но Чуваев, в отличие от Даниэля, знал, что «Мальчика нет» вызовет грандиозный скандал. Знал, кого скандал затронет – судя по предложенной за картину сумме, это влиятельный и высокопоставленный человек. Чуваев покинул Санкт-Петербург, но волнения не испытывал, не сомневался в собственной безопасности, а значит, его заманил в ловушку тот, кому Чуваев безусловно доверял.