Калитка не заперта, – входи, Мария.Листай этот сад, как медленную книгу.Когда весною сойдут сугробыИ подснежники откроют небу мохнатые очи,Исполненные водянистого света,Ты найдёшь всё, о чём горевала:Потерянный в детстве секретик, зарытый под кустом сирени,Дуэльный ржавый лепаж, давший кряду четыре осечки,Могилу Бродского на Васильевском острове.Медленная наша книга, которую Кто-ТоЗаложил до времени пальцем,Задумавшись над строчкой, нежно, царственно всматриваясьВ невыразимо наше Своё.
Старец Иосиф вверху и железная зима внизу
Посвящ. Дмитрию, он же Фалалей
песни железной зимына память себе возьми
Уже в чёрном «декабрь» слышится хруст костей,а «январь» там бел как ледяной полый череп-гора;глухой гул игр, грохот салазок о лёд.Тот, кто об эту пору бросается
с горки вниз,будет вынесен на проезжую часть века, сбит; много их увезутноренская лошадка, дровенки.Дровенки, чу, возвращаются в лес:Новый год у них, Рождество;в школьном спортзале не гаснет свет: туда ждут ель.«Мороз есть форма сопротивления елитопору» – старец написал и задумался.Хрустальный, жалуется топор.Протащат снегами, помелом след заметут;воздвигнут в огнях; обрядят; забрезжит-задребезжитжестяная звезда.«Это наша любимая ёлка!» – у детейэто не означает, что есть и нелюбимая:каждая жертва – Жертва.В надышанном детском тепле смолаоттаивает; вина отцовлипнет, перетекает, как анжамбеман, в следующую строфу.Старец понимает: просто Рождественский циклещё не дописан; он склоняется к листуand once again accepts existence as it is.
Крещение
Памяти Виктора Кривулина, Олега Охапкина и еще некоторых питерских поэтов
Шмелёвские ли там портомойни,Сизые ль невские пролуби —Окунёмся, изготовившись достойно!А вынырнем – всюду голуби.Голуби райские,Петрограйские.Захлёбывающийся – поневоле кается:Асфиксия – правда крайняя – не продаст.И над тобой, и надо мною раскатитсяОтцов глас:«Приидите, умытые,Убелённые как волна!Несите, так уж и быть, вырытоеСкрюченными ногтями со дна.Этот град числ и линийБыл ломим, но предо Мной не гнут.Сизое Я претворяю – в синее.В любовь претворяю кнут.Вас крещу не водой – Мною.Выныривайте, в простыни – и молчок:„Художник Тюрьмы, разрывая с телесной тюрьмою,Парит над веками, и счастлив еще, дурачок“».
Данте
Памяти Александра Миронова
крестный ходсвернул не тудаи вот бесконечно спускаетсядантовыми кругамихоругви плывутряды редеют: каждый кругвбирает своихно кто-то ведь останетсядойдёт до днавтянется в стоки протиснется наружудойдёт ведь?потому что сквозь бесконечную огненную медьмы слышали: там внизувзялись князи вратвереи вечныя —и пробка вылетела
«Подняться с корточек, отряхнуть колени…»
Памяти К. С. Льюиса
Подняться с корточек, отряхнуть колени.Постоять. Ещё разНагнуться, поправить стоящие и без того ровноНесколько ромашек в литровой банке,Свечечку в воронке обрезанной пластиковой бутылки.Да, – не забытьПокрошить птицам печенье! вот, вроде быИ всё. Да, всё.Нежный металлический скрип калитки.Выйти, накинуть проволочную петлю на столбик(Серебрянка кое-где облупилась).Какое низкое,Тусклое солнце, – скоро оно сядетВ иссыхающую землю, в это грузное лето, —В багровом, в упор, вечереющем свеченьиНеразличим тёмный абрис на желтоватом овале:Давно надо было бы обновить фото. Впрочем,Чего уж теперь.АвтобусСигналит второй раз.Двери, зашипев, сомкнулись, и нас мягкоНа грунтовке качнуло,И за миг перед тем, как водительУверенно направил автобус в тоннель (на том конце тоннеля —Обещанный несказанный свет, и долгожданный отдых,И вечная радость, и обретенье смысла,И Ты, Господи, конечно, мы знаем,Ты – всяческая во всех, отирающийВсе эти наши слёзы!),Мы, не сговариваясь, повернулись, прильнули к окнам,Чтобы ещё раз увидетьИсчезающее за поворотом нашеМаленькое кладбище остановившихся мгновений.
«Опереточное зло по-своему брутально…»
Игорю В.
Опереточное зло по-своему брутально:Выход ярок, голос поставлен,Берет лихо заломлен,Философский камень —Чернокнижный презент за неспокойВечной души, предлагаемый ненавязчиво —Драгоценен и сияетВсей прелестью грубой поделки из плексигласа.Не скоро в гримированныхЧертах лица МефистофеляУзнаёшь гнилые зубы,Хронический педикулёз буднейИ морщинистые манеры травести.Но, когда спектакль оконченИ ты сидишь в его гримёрной,Будь скуп на реплики, не пей больше двух рюмок,Поглядывай на часы, но не слишком явно,И, трогая его бутафорский кинжал, памятуй,Что и крашеный картон отворяет вены(Хотя потеря трёхсот граммов крови неопаснаДля долгой жизни).
«Вот раздвигаю ложесна конверта…»
А. И.
Вот
раздвигаю ложесна конверта —И белый мягкий хрусткий твой полуквадратЛожится в руку, туго вынут.Пульсирует, покрыт венозной сетьюПисьма —И вот альтернатива паутине!(Всего прочней бумага,Носитель вечный, чрево, стратостат) —Батут над безднами:Хореография и вязь прыжка,Провалы, петли, горки шариковой ручки,Вдруг пропадая,Выныривают к жизни,Карабкаются в гуттаперчевую высь,К карнизам смысла,К вершинам сердца. Кровь, поя, летит.Продавлен вязью лист,И плоскость будней гипсовую, слепокС лица новорождённого,Гель Гелиоса заполняет всклень!Нажим: та сторона листа:Вот выпуклостей впуклостьВбирают пальцы, и два дня твоиОпознаю как настоящее в минувшем.Всего теплей бумага!Девятимесячно вспревает целлюлозаЖивым теплом в утробе, слизью, соком:Прожёванное древо, нежный трэшВторою жизнью всходит, новым смыслом,Езекиилевым восстаньем восстаёт —И не умрёт отныне.Бумага, ручка, рук рукопожатье:Лишён мой век тепла и кожи писем —Се, щупалец дуэльВ несовпадающих, различнонаклонённыхСрезах,В пространстве одиноком симулякра,Однополый рой слепойВ провале гулкого презерватива:Всегда вперёд, о никогда навстречу!Сон: блоггер зависает и не чает:Он – пользователь, он – писюк бескровный(Нужда и польза: пользовать и нудить) —Он – зомби, он – иван, не помнящийТактильного родства живой бумаги.Всё это душевное, слишком душевное,Почти, на грани,На полстопы – в плотском. Рекомендуют:«Батюшка должен быть духовен!Душевное – рассадникТактильных бесовских инфекций!»Всё так. Но мир людей обезлюдел.Простые движения плоти развоплотились,Сочтены редкостью, ересью, извращеньем.Растворяется всё, что тварно(Остались в минувшемСплошные времена похорон: Бога, смысла,Человека, потом и самой смерти,Проводили и девять дней, и сорок, и полгода).Сосуд треснул, вину не в чем держаться.Нажуй бумаги, попробуемЦеллюлозой и слюной трещину заделать.Подними, обними! Дай руку,Утешай, утешай народ Божий,«Утешитель» – так Дух Святый назван,Пиши письмо, дыши на клеевой край конверта,Коснись руки, брате, побредём вместе.
«Помнишь, в сороковой полдень…»
Августу
Помнишь, в сороковой полденьУ песчаного домика по тебе литию мы пели?И вдруг притихли: этоОтстранённо, уверенноНечто о тебе и о нас кукушка заутверждала.Конечно, я далёк от мысли,Что это сам ты, лучащийся, лысый,Невидимый,Сухими лапками на деревянном кресте утвердившись,Нам подпевал!Нельзя верить в приметы.Но необходимо уметь читать знаки,Поскольку мы – не вне книги,Но в то же время – читатели, а не буквы.Это всё: кладбищенский полдень,Кадило, песок, венки, ветер,Пластмассовое время сороковин —Всего лишь миния на странице,А голос кукушки – смысл сноски.Да и прежде-то, Август,Посвящённые тебе текстыТак и были полны птиц! И сам тыДля всех своих близкихКак бывал пернат и психагогичен!И даже – вот теперь. Теперь-то – и большеВсего: одинаковые обмылки,Траченные миром сим, во Христе плотнея,Проявляясь, мы обретаем свою разность,Медленно, так сказать, меняемПросопон на ипостась (прости: сноваПишу барочно, как образованец! —По-птичьи, как ты теперь, я ещё не научился).«Полёт и встреча; всё выше!»В том месте, где в свете нет тьмы, но нет и скуки,Лоно Авраамово, верю, полно трепета и крыльев,И жизнь поёт на всех щебетах мира.
Послания на открытках
А. И.
1
Вот – аспидный Питер, серебряная Нева.Вот – статуи, стынущие мосты.С глянцевой лицевой – крылья златые льва,С шершавой изнанки – ты.Шариковой ручки привет!Скромен, как март,Сухощав, как бодлеровский поэт,Священник или солдат;Голосом, как пробежка на НевыЛьду серобездонном,Тонко глухим, как трещина вФарфоре коллекционном,ЕкклезиастМелочей, смут, суеты,Предметов, по Кузмину, вполупоказ —Кунсткамерный ты.
2
Зима, норвежки, пустыня льда,Скольжение по льдуС другом, что никогдаНе удержим на ходу.Голос по касательной, почти не о том;Звукожест, скуп, тих,О том, что аутизм – смерть подо льдомНадвое распадающихся двоих.Антисюжет, разлом, неуверенная рука —Не о том, не то;Ледяная стружка из-под конькаЗавернулась вокруг ничто.Да, если зерно не умрёт —Не принесёт плода.Конькобежец не вынырнет, если не нырнёт,Асфиксии не скажет «да».Только утонувшего хватятся среди этой зимыИ подымут со дна,И это будет смерть аутизма, крушение льда, тьмы,Пасха. Весна.