День гнева

Степанов Анатолий Яковлевич

В этих чертовых микрорайонах телефоны-автоматы стоят неизвестно где. Нашел, слава Богу: полукабинки стаей стояли у универсама. У первого, конечно, оторвана трубка, у второго заклинен диск. Третий вроде целый. Смирнов снял трубку и облегченно вздохнул: гудок был. Тщательно и осторожно - двушка была одна - набрал номер. Звучали бесконечные длинные гудки. Наконец, абонент снял трубку.

– У меня к тебе серьезное дело, Рома...
– начал было он, но на том конце его, видимо темпераментно и матерно перебили.
– Знаю. Полвторого... Извини... Извини... Извини...

Больше не буду... Перестань орать... Перестал? Ну, тогда слушай меня сюда. Завтра, а точнее сегодня, ты ни свет, ни заря...

Он, стараясь не греметь ключами и скрежетать замком, открыл дверь и войдя в прихожую, прикрыл ее без щелчка. За долгие годы работы в МУРе хоть с дверями научился обращаться.

– Пришел?
– спросили из тьмы коридора.

– Пришел, - естественно, подтвердил Смирнов.

– Иди чай пить.

Смирнов - выключатель был под рукой - включил свет на весь коридор. У кухонной двери стоял грустный Спиридонов.

– Ты почему в темноте сидишь?
– строго спросил Смирнов.

– Я не в темноте. На кухне довольно светло от уличного фонаря.

– Значит, думаешь в полутьме. О чем думаешь, Алик?

– Ты умойся сначала, а уж потом я тебе скажу, о чем я думаю.

– Он умылся и пришел на кухню. Горел свет и шумел чайник.

– Чай не водка...
– заныл отставной полковник.
– И вообще, Алька, я сегодня заслужил. Честно.

Спиридонов вздохнул (вставать не хотелось), встал, открыл холодильник, долго, в размышлении смотрел в него. Высмотрел бутылку входящего в моду на Москве "Распутина", непочатую. На ходу с треском свинчивая нетронутую пробку, бережно перенес бутылку на стол. Потом колбаски достал, сырку, полуметровый огурец. Спиридонов готовил мужской стол, а Смирнов с вниманием смотрел, как он это делает.

– Так о чем ты думал во тьме, Алик?
– спросил Смирнов, когда все было приготовлено. Спросил, поднимая полный стограммовый лафитник.

– Сейчас Игорь сюда придет, - не совсем на вопрос странно ответил Алик.

– Зачем?
– жестко потребовал ответа Смирнов и поставил рюмку.

– Давай выпьем, - попросил Спиридонов.

Смирнов просьбу выполнил: они синхронно выпили. Смирнов, занюхав черняшкой, повторил вопрос:

– Зачем?

– Он, по-моему, страшно напуган, Саня. Хочет посоветоваться с нами. О чем?

– Не сказал. Приедет и нам скажет.

– Тебе.

– Что - тебе?

– Тебе скажет, а не нам. У меня с ним, как известно, игрушки врозь.

– Человеку надо помочь, Саня.

– Я ему уже помогал, и он отказался от моей помощи.

Спиридонов, желая умилостивить мента, разлил по второй и, подхалимски глядя в суровые милицейские глаза, предложил тост:

– За твое доброе сердце, Санек.

– Как бабу уговаривает!
– удивился Смирнов, но выпил.

– Мы должны помогать друг другу...
– начал было Алик, но Смирнов перебил его хриплым и яростным:

– Нет!

– Ну чего ты орешь? Варвара спит. А, собственно, почему мы должны помогать друг другу?

–

Ты не знаешь, Алька, я сейчас, как Лаокоон...

– Чего, чего?!
– перебил в изумлении Спиридонов.

– Лаокоон, - испуганно повторил Смирнов.
– А что, ударение неправильно поставил?

– Да нет, просто странно немного. Ты скорее - Артемида-охотница.

– Я - Лаокоон, - упрямо повторил Смирнов.
– Я, как он, безуспешно стараюсь разорвать сжимающиеся путы. Только он весь в змее, а я весь в соплях. В соплях, слезах и слюнях бесконечных личных связей. Вы все замазаны, а потому и повязаны друг с другом. Принцип: ты мне, я - тебе, мафиозный принцип круговой поруки бессознательно перенятый вами у главной мафии - партийной - никогда не позволит вам быть по-настоящему честными и бескорыстными.

– Мы в говне, а на арене - разрывающий опутывающие его сопли мент в белом. Картиночка.

– Картиночка, - согласился Смирнов.
– Пора вам, да и нам, вымирать. Для России полезнее будет.

– Что ж, ты тогда суетишься, ищешь, ловишь?

– Нельзя безнаказанно убивать людей. Никому. И горе тому, кто сделал это. Горе и пуля в лоб. Вот этим я и займусь в последние свои годы, сказал Смирнов и, боясь сглазить, добавил: - Или дни.

– И тоже становишься убийцей, - горестно заметил Алик.

– Нет, я защищаюсь и защищаю...

Его монолог был прерван в самом начале коротким звонком, издаваемым хитрым механизмом под названием "Прошу крутить". Алик встал, посмотрел на стол, решил, что все сравнительно прилично, и пошел открывать. Смирнов, возя лафитник по пластиковой поверхности стола, услышал, как в прихожей глухо заговорили. О чем говорили - не слышал.

– Здравствуйте, Александр Иванович!
– бодро приветствовал Смирнова энергичный Игорь Дмитриевич и, удовлетворившись ответным кивком весело сообщил: - Сегодня я с удовольствием выпью. Расслабиться надо, устал, как собака.

Спиридонов поставил на стол чистый прибор и налил в лафитник.

– Штрафную. Мы с Саней уже причастились.

С опаской оглядев емкость с водкой, Игорь Дмитриевич - деваться-то некуда - гусарски махнул, скривился (у него перехватило дыхание), отдышался и, виновато улыбнувшись, принялся за колбасу. Алик и Смирнов следили за тем, как он это делал. Оторвавшись от колбасы, Игорь Дмитриевич виновато поинтересовался:

– Разве только я один?..

Не желая ставить его в неловкое положение, Алик быстро налил себе и Смирнову. И даже, подняв свою рюмку, произнес тост.

– За то, чтобы нам повезло.

– Чтобы мне повезло, - поправил его Смирнов и выпил.

Перекусивший Игорь Дмитриевич тотчас прицепился к поправке:

– Желаете быть волком-одиночкой?

– Да уж набегался в стае. Хватит.

– Я был ненужно резок в последний наш разговор, - свободно признался Игорь Дмитриевич.
– И прошу меня простить.

– Бог простит, - невежливо ответил Смирнов и поднялся.
– Пойду спать.

– Саня, я прошу тебя...
– грозно пророкотал Алик.