День гнева
Шрифт:
– Да и телефонный звонок этот - из той же серии, - заметил Смирнов. Вас пугают, Игорь Дмитриевич, старательно пугают. И в открытую. Короче, это провокация. Но на что вас провоцируют, пока не пойму.
– Что мне делать, Александр Иванович?
– Продолжать заниматься своими делами и добросовестно исполнять свои обязанности.
– А специально?
– А специально - ничего. Только одно, в порядке совета. На эту охоту пригласите как можно больше людей, которые не имеют отношения к секретной этой встрече. Друзей, приятелей, знакомых. Вот Альку пригласите.
–
– Э-э, нет. Я зарекся играть с вами в одной команде! Проконсультировать, посоветовать - пожалуйста. А играть - нет.
Опять вышли на тяжелый разговор, а Спиридонов не любил тяжелых разговоров. Поэтому и выступил с предложением:
– Я, Игорь тебе хорошую компанию подберу: писатели, режиссеры, артисты.
– А поедут?
– Поедут! Интересно же. Да это сладкое слово - халява не на последнем месте.
– Что доктор прописал, - удовлетворенно отметил Смирнов.
– Эти ребятки своей непредсказуемостью и раскрепощенностью создадут такую обстановку, что тем людям придется туго в осуществлении любых планов.
– У вас все игра, Александр Иванович, - горько сказал Игорь Дмитриевич.
– Поймите же, в эти дни решается судьба этой страны...
– Нашей, - грубо прервал надрывную тираду Смирнов.
– Что - нашей?
– не понял Игорь Дмитриевич.
– Мы - не иностранцы. Мы - русские. И Россия - это страна русских. Моя страна. И ваша, Игорь Дмитриевич, если вы еще не иностранец.
51
Весь день в суете и организационных заботах, весь день. К вечеру они с Сырцовым решили смотаться на Коляшину загородную базу за дополнительным снаряжением. Чего-чего, а бюрократизма в Коляшиной структуре не наблюдалось: ни бумажек, ни расписок, ни доверенностей - просто Коляша сказал по телефону, и они были обслужены по первому разряду.
– Пострелять надо. А то я эту машину в первый раз в руках держу, признался Смирнов, включая зажигание.
– Где бы нам пострелять, Жора?
– На стрельбище, - логично предложил Сырцов и зевнул - не выспался.
– Ты в своем уме?
– мягко поинтересовался Смирнов.
– Где спрятать лист? В лесу, - начал было игры Сырцов, но Смирнов заорал:
– Господи, как вы мне все надоели этой цитатой из Честертона! Никто в простоте словечко не сложит, все выкомаривают чего-то!
– Я вам в простоте сказал: на стрельбище, а вы не поверили, - уличил его Сырцов.
– Там рядом у водопровода пустынная поляна - стреляй, не хочу. И внимания никто не обратит: на стрельбище спортсмены из всех видов оружия колотят со страшной силой.
– Так бы сразу и сказал, - ворчливо и несправедливо упрекнул Смирнов и непохоже передразнил: - Где спрятать лист? В лесу!
По кольцевой доехали до поворота довольно быстро. И здесь за баранку сел Сырцов. В этом полузамурованном пространстве он знал никем и нигде официально не зарегистрированные проезды. По колдобинам, через дачные участки, сквозь разломанные заборы шли будто на звук. Все ближе и ближе с настойчивостью отбойного молотка стучали выстрелы. Сырцов сделал поворот, и они выскочили на обещанную им полянку.
Поставили
– Не то паяльник, не то дрель, - пренебрежительно вертя в руках израильский автомат "Узи", оценил его стати старый вояка Смирнов, привыкший к массивному автоматическому оружию.
– Это вы зря, - не согласился Сырцов, готовя свой "Узи" к работе. Удобно, легко, красиво.
– Удобно и легко в бане, когда на тебе ничего нет.
– Всем-то вы недовольны!
– вдруг рассердился Сырцов и, подбирая по пути выброшенные насытившимися туристами банки-склянки, пошел устанавливать подручные мишени.
– А красиво на концерте Малинина!
– зная эстетические пристрастия Сырцова выкрикнул ему в спину неугомонный старикан.
Сырцов не отвечал: ставил шеренгу из консервных банок, пустых и битых бутылок, рваных пакетов, камней и комков глины. Поставил, отошел метров на пять, полюбовался, а затем бойко зашагал, отмеривая дистанцию. Пройдя тридцать шагов (Смирнов считал), остановился и саркастически заявил:
– А теперь смотрите, что бывает в бане и на концерте Малинина.
Не привык к звукам очереди "Узи" Смирнов. Вроде кто-то на большой швейной машинке застрочил. Швейная она-то швейная, но банки подлетали, позвякивая, бутылки с треском разваливались, камни и комья взрывались подобно шрапнели.
– Молодец, - похвалил он скромно приблизившегося Сырцова.
– А, машинка?
– насмешливо спросил Сырцов.
– Сейчас узнаю, - ответил Смирнов и двинул устанавливать свою шеренгу.
Ему больше нравились камни и комья глины: малоприметные по сравнению с поделками рук человеческих, они были идеальной мишенью - в них трудно попасть. Отковылял на положенное, откинул палку...
– Мне уж показалось, что вы в городки собрались играть, неутерпел, укусил Сырцов.
– А вы в городки как играли, Александр Иванович?
– Так же как стрелял, - сообщил Смирнов и поднял "Узи". Очередь засадил на весь рожок, трижды пройдясь по шеренге и превратив камни и комья в повисшую ненадолго пыль.
– А вы хорошо в городки играли!
– криком отметил Сырцов.
– Для того, чтобы пугать и отмахиваться, убегая, - машинка вполне, не реагируя на лукавый комплимент, сказал Смирнов.
– Но, в принципе, несерьезно.
– А что серьезно - базука?
– обиделся за "Узи" Сырцов.
– Зачем же, - возразил старый вояка и вытащил из-за пазухи парабеллум.
– Пару баночек подбрось, а Жора?
– Бу сделано!
– заорал Сырцов и, лениво подобрав три мятых консервных банки из своих бывших мишеней, вдруг неожиданно запустил их через минимальные интервалы вверх и в разные стороны. Но державший пистолет двумя руками полуприсевший и раскорячившийся Смирнов был готов. Три выстрела последовали один за другим, в темпе сырцовских подбросов. Обиженно взвизгнув, каждая из банок при выстреле меняла направление. Смирнов попал все три раза.