День гнева
Шрифт:
– За что же, королева моя?
– За то, что ты рекомендовал меня на эту роль и настоял на своем.
По делу она должна бы быть благодарной отставному полковнику милиции. Кузьминский ощерился в улыбке и сделал, выезжая на Садовое, левый поворот. До Дома кино рукой было подать.
В ресторане гужевались, обедая, нувориши - скоробогатеи. Но дорогому постоянному посетителю и известному сценаристу столик спроворили без лишних слов. Официантка Танечка мгновенно принесла заказ и, в ожидании первого подноса, Кузьминский заговорил о главном. Ради чего и пригласил ее на обед.
– Меня наш главный старичок
– Кое о чем спросить тебя надо.
– Ну, мужики, ну, засранцы!
– яростно восхитилась она, показав, что хорошая актриса, и резко поменяла ритм и интонацию: - Давай спрашивай.
– Ты не замечала слежки за собой?
– Да вроде нет. Ты же знаешь, одно время ходил за мной охранник от Ваньки, а теперь, по-моему, никто не ходит.
– От Ваньки ли?
– усомнился Кузьминский.
– Ну ладно. А телефонные звонки были?
– Были.
– От кого?
– От поклонников, балда!
– А не от поклонников?
– Были.
– От кого?
– занудливо доставал Кузьминский.
– От сожителей!
– заорала она на весь ресторан.
– От тебя, к примеру.
– А если не к примеру?
– Ты мне выпить дашь?
– Несут, - обрадовал ее Кузьминский, увидев официантку с подносом. Танечка мигом расставила на столе графинчик, бутылки с водой и легкую предобеденную закуску. Ухватив маленький графинчик, как гренадер Петра Первого гранату, Виктор тотчас налил Алусе.
– Сам не пьешь, а меня спаиваешь, - сварливо отметила она. Будто только что не требовала выпить.
– Не хочешь, не пей, - резонно отметил он. В связи с чем она сей момент и выпила. Выпила и запихнула в рот печеночное канапе целиком. Потом намотала на вилку податливый кусок семги и его тоже отправила в рот. Кузьминский ждал окончания процесса предварительного насыщения. Прожевав, наконец, Алуся потребовала:
– Наливай по второй.
– По второй не получается. Знаешь сколько рюмок в том стакане? возразил он, наливая. Она потянулась к налитой рюмке, но он закрыл ее ладонью и мягко сказал:
– Алусенька, миленькая, ответь мне на последний вопрос, и я от тебя отстану. Пить будешь, гулять будешь, а смерть придет - помирать будешь. Ты меня слышишь, цыпленочек? Ты меня поняла, ласточка?
– Я тебя слышу и поняла, - важно сказала она.
– Вопрос задавай.
– Меня очень интересуют люди, с которыми контактировал твой Иван.
– Не мой!
– перебивая, возразила она.
– ...Люди, с которыми контактировал не твой Иван, когда вы были вместе. В ресторанах, на домашних междусобойных вечеринках, на загородных пикниках. О Горском, Краснове, поганце Федорове можешь не упоминать. Меня интересуют другие, мне неизвестные.
– Ну, кто?
– Алуся сообразно с состоянием легкомысленно задумалась: Ну, Широв такой, старый хрен из ЦК. Он все боялся чего-то, все время говорил: "Только тихо, только тихо!" А сам тайно меня за жопу трогал. Подойдет?
– Подойдет. Давай о других.
– Помню Ванька меня с собой в город Красносоветск брал...
– Нет такого города, Алусик мой!
– Но, в общем, какой-то красный городок, километрах в ста от Москвы. Ванька туда в командировку ездил, а меня взял, чтобы не скучать. С нами еще один клиент был, потасканный плейбой. В этом Красносранске тамошний начальник Гена в
– А имя-фамилию клиента, который с вами был, не помнишь?
– Звали-то Димой вроде, а по фамилии не представился.
– Ну, а чем занимается, кто такой в этом мире - разговор не шел?
– Вроде во Внешторге работает, потому что о купле-продаже говорил.
48
Алик долго-долго смотрел на утихавший живой огонь. Знамя пламени сначала было разорвано на флажки, а потом превратилось в маленькие вымпелы, которые неожиданно возникали на пепельно-бордовых останках поленьев. Каминный костер умирал. Спиридонов перевел взгляд на собеседника и негромко, по-доброму спросил:
– Зачем вы нам тогда врали, Гена?
Геннадий Пантелеев особой кочергой измельчил угли в камине, повесил кочергу на специальный кованый столб, где уже висели лопатка и щипцы, вздохнул, откинулся в кресле и возразил:
– Мы не врали, Алик. Мы умолчали.
– Почему?
– почти надрывно потребовал ответа Спиридонов.
– Почему?
– Пантелеев задумался и ответил: - Я сам не уверен, что знаю почему. Ну, наверное, в данном конкретном случае нам показалось, что, расскажи мы всю правду о Курдюмовских визитах, это будет выглядеть в какой-то степени предательством. Мы не соврали. Мишка даже подробно вам рассказал о том, как уходит отсюда неучтенная международной квотой часть изделий. Вы же сделали соответствующие выводы из его рассказа?
– Сделали, - подтвердил Спиридонов. Перед ним вместо огня была куча золы.
– Будто и не врали мы, да?
– продолжал размышлять вслух Пантелеев. И не предавали. А в общем и целом получается, что замешаны в чем-то грязном и вонючем. Знаешь, за последние два-три года появились неизвестно откуда новые люди, много новых людей. Откуда они, Алик?
– Откуда и мы с тобой. Только к "новым" добавь еще и молодые...
– Вероятно, ты прав. Но, новые они или молодые, они чужие. А те, с кем мы сталкивались, рядом жили, общались, кому подчинялись, кем командовали, кого любили, кого презирали последние тридцать с лишним лет свои. Чиновники, художники, писатели, гебисты, партийные функционеры, подпольные воротилы - все сжились, переплелись друг с другом так, что не поймешь, где друг, а где враг. Возьмешь топор, решишь - отрублю от себя года, тяпнешь и, оказывается, сам себе два пальца отрубил.
– Курдюмов - вор, а те, кто ему помогали и помогает, грязные убийцы. Здесь, Гена, топором по своим пальцам не попадешь.
Пантелеев не успел ответить: в полутемной гостиной неожиданно и бесшумно, как граф Монте Кристо, объявился Михаил Прутников.
– Без меня выпиваете?
– вопросом обличил Михаил.
– Алик за рулем, мне не охота... Мы сегодня не пьем, Миша.
– А я пью!
– решил Михаил и направился к бару. Вернулся с нужной бутылкой и тремя, на всякий случай, рюмками, поставил их на журнальный столик, столик приспособил поближе к камину, к камину же подтянул третье кресло для себя, из шести поленьев сложил в камине новый колодец, кинул в него подожженную бересту и сел, слава богу, в свое кресло, ожидая, когда из искры возгорится пламя: - Есть такой романс: "Ты сидишь у камина и смотришь с тоской, как печально огонь догорает". Он не для меня, мальчики. Так будете вы пить или нет?