День гнева
Шрифт:
– А хотя бы?
– вызывающе ответил плейбой.
– Не стоит. Меньше ошибок наделаешь.
– Вот ведь повезло мне со старшим товарищем. Не успел он посоветовать, как я сразу перестал бояться.
– Не заводи себя, Дима. Истерику накатаешь.
– А может, мне сейчас нужна истерика?
– Ну, тогда валяй, - разрешил англичанин, и в тот же миг у плейбоя пропало желание истерической раскрутки. Он налил одному себе немного, на донышке - быстро выпил и понял вслух:
– А ты умеешь со мной.
– Умею, - согласился англичанин.
–
– Ну, не только поэтому...
– Ты сейчас про моих высоких родственников заговоришь. Дима, отыгрываться не следует. Отыгрываешься, значит уже проиграл.
– Говорим, говорим, - плейбою опять надоело в кресле. Он выбрался из него и пошел гулять по ковровой дорожке.
– А все оттого, что и ты боишься. Ты боишься, Женя?
– Боюсь, - признался англичанин.
– Кого?
– Всех.
– А конкретнее?
– А конкретнее - никого. Нет персонажей, которых я боюсь, Дима.
– По-моему, ты врешь. Я знаю кого ты боишься.
– Кого же я боюсь?
– высокомерно спросил англичанин.
– Обыкновенного мента. Ты Смирнова боишься, Женя.
– Не Смирнова - Смирновых. Знаешь, их сколько?
– Марксистско-ленинская философия все это. "Единица - ноль!" процитировал поэта плейбой и, глянув на часы, предложил: - Бояться как раз надо единицы. Ну, я на явочную, на последнюю встречу с нашим Витольдом.
53
В неизменной униформе последнего времени - в каскетке, в куртке с высоким воротником, прикрывающим рот и щеки, Зверев вышел из явочной квартиры на Малой Полянке в половине одиннадцатого, а точнее - в двадцать два тридцать две, не торопясь и не проверяясь (знал, что его охранно ведут три прикомандированных к нему помощника) он дворами вышел к Садовому, прямо к остановке "Букашки". Долго ждал позднего троллейбуса. Троица неподалеку скучала в замызганном "Москвиче".
У метро "Парк культуры" были в пять минут двенадцатого. Трое из "Москвича" проследили как Зверев, выйдя из подземного перехода, пересек под путепроводом Комсомольский и через сквер направился к дому. "Москвич" на зеленый спустился к набережной и по малой дорожке проехав мимо международных авиакасс, свернул в помпезные ворота узкого двора. Рассчитано было точно: Зверев подходил к подъезду. Вошел. Водитель выключил мотор, и все трое расслабились в малом отдыхе перед дальнейшей работой. Однако правые свои ручки держали по-наполеоновски - чуть за бортами пальто.
Но опасна она, расслабка-то. Ствол с навинченным глушителем - возник у виска водителя совершенно внезапно, и голос с приблатненным пришептыванием посоветовал:
– Не рыпаться. Задним затылки сверлят. Ты ручки на приборную доску, а вы оба на сиденье перед собой.
Деваться некуда: трое исполнили, как приказано было. Тотчас были распахнуты дверцы, выдернуты из наплечных кобур пистолеты и тот же голос приказал:
– Выходить по одному. Ты - первый, водила.
Водила вышел и понятливо распластался на радиаторе. Его обшмонали основательно,
Во двор задом, а потому и медленно, въезжал воронок.
– Что здесь происходит?!
– визгливым начальственным голосом прокричал с верха лестницы, ведущей в сквер, старичок-былинка с чистопородной левреткой на поводке.
– Я - генерал-лейтенант КГБ и не позволю свершиться беззаконию в моем дворе!
– А в чужом?
– тихо поинтересовался один из тех, кто открывал дверцы воронка. Но главный стремительно заглушил его, подобострастно доложив:
– Рэкетиров взяли, товарищ генерал!
– Добро, - похвалил генерал и, глядя, как задрав изящнейшую ножку, мочится на камень любимая собачка, добавил: - Так и действуйте в дальнейшем: энергично, решительно и без суеты. По-суворовски.
Молчаливые рэкетиры влезали в воронок.
...Казарян поднялся на четвертый этаж пешком. У обитой черным дерматином двери его ждали Сырцов и Коляша.
– Как клиент?
– тихо поинтересовался Казарян.
– Успокоен, - доложил Сырцов.
– Тогда действуй, - разрешил Казарян.
Сырцов нажал кнопку звонка. Квартира, видимо, была большая - долго шел к двери Зверев.
– Кто там?
– осведомился он неробко.
– Это я, Геннадий Сырцов. У меня к вами поручение от Смирнова, Витольд Германович.
Зверев распахнул дверь и увидел троих.
– Это еще что такое?
Коляша легонько толкнул ладонью хозяина квартиры в грудь и Зверев отлетел к середине прихожей. Вслед за Коляшей вошел Казарян и, щурясь от резкого электрического света открытой лампочки, сделал заявление:
– Есть о чем поговорить, Витольд Германович.
– О чем же, Роман Суренович?
– поинтересовался дедуктивно определивший личность собеседника по-прежнему спокойно Зверев.
Казарян взглядом отыскал вешалку, а на вешалке - куртку с высоким воротником и каскетку. Пощупал куртку за рукав, примерил каскетку и, любуясь своим изображением в зеркале (каскетка ему шла), спросил:
– Вещички ваши, Витольд Германович?
– Мои, - подтвердил Зверев.
– А это - вы? В этих-вот вещичках.
– Казарян выдернул из-за пазухи колоду фотографий и молниеносно - опытный картежник - распахнул ее почти идеальным веером. Скрывающий свое лицо Зверев при встрече с гражданином с Тверской. Зверев при посадке в троллейбус. Зверев у своего подъезда.
– Любопытно.
– Зверев взял одну - ту, что про Курский вокзал и, внимательно ее изучив, добавил: - И ловко!
– Ловко-то, ловко, да в середине веревка, - в общем, ни к месту вспомнил старый солдатский анекдот Казарян, но все же выкрутился: - А на конце веревки вы, Витольд Германович. У вас магнитофон-кассетник в дому имеется?
– Есть какой-то. По-моему примитивный весьма, - сказал задумчивый Зверев.
– Радостное что-нибудь заведете, как-никак главного провокатора поймали, да?