День после ночи
Шрифт:
Теди пришлось пройти между двумя койками. На одной лежал парень с распухшим коленом, под которое была подложена подушка. Его сосед сидел, прислонясь к стене. Лицо его пылало, глаза блестели.
Тот, что с распухшим коленом, сказал Алице что-то по-арабски. Она рассмеялась и перевела:
– Он говорит, больно ты высокая.
Тот, что был в лихорадке, указал на Теди:
– Атиква? Да? Ты – Атиква, да?
Он промычал несколько тактов гимна, и Теди с улыбкой кивнула.
Больной вздохнул и, прижав руку
Теди никогда еще не видела такого красивого человека. Его ресницы были настолько густы, что глаза казались подведенными сурьмой, черные кудри падали на влажный лоб. От парня исходил аромат миндаля.
Когда он закончил, Алица захлопала в ладоши:
– Это из Песни Песней. Любовь с первого взгляда! Леони, ты это видела? Прямо как в кино.
Теди прижала белье к груди и выбежала вон, вся в смятении от этого баритона, от этой оливковой кожи, от этого лица, что тянулось к ней.
– Глупости, – пробормотала она, подбирая упавшее полотенце. Именно так, округлив темно-синие глаза, говорила ее мать всякий раз, когда кто-нибудь заговаривал о любви.
– Глупости, – печальным эхом отзывался отец.
Теди внезапно пришло в голову, что, возможно, мать никогда не любила отца так. Подумав, что брак ее родителей мог быть Несчастлив, она сразу почувствовала себя одинокой и вероломной и поспешно отбросила эту предательскую мысль.
Она отчаянно пыталась выкинуть из головы этот чарующий голос, этот пьянящий запах миндаля. «Действительно, глупости!» – ругала она себя, застыв над бельевым баком.
– Что с тобой?
Теди обернулась и увидела обеспокоенное лицо Шендл.
– Ты чего там ищешь?
– Да ничего, – ответила Теди. – Просто голова закружилась.
– Сейчас не самое подходящее время болеть. Может, попросишь медсестру, чтобы она тебя осмотрела?
– Нет, все хорошо, правда, – отказалась Теди.
Откуда-то издалека до них долетел голос Натана:
– Еще прыжков двадцать – и я выпрыгну из штанов.
– Пойду посмотрю, над чем они там смеются, – сказала Теди. – Пойдешь со мной?
Шендл покачала головой и вернулась в барак. Там она уселась на кровать и стала стричь ногти, одновременно ругая себя.
Просидев десять недель в Атлите, она размякла и, что еще хуже, начала гордиться своим высоким положением среди других заключенных. Она стала услужливой и покорной. Малка и Вольф подняли бы ее на смех. Они-то всегда ожидали от нее большего. Неужели эти двое до конца жизни будут заглядывать ей через плечо?
«Нет, конечно, – прозвучал в ее голове Малкин голос. – Ты выйдешь замуж, нарожаешь ребятишек, жизнь возьмет свое. А нас с Вольфом ты будешь просто иногда вспоминать. И не надо рожи корчить. Ты же знаешь, что я права».
Пытаясь привести в порядок разрозненные мысли и по возможности успокоиться, Шендл мерила
– Не спрашивай меня ни о чем, – сказала она прежде, чем Шендл успела вымолвить хоть слово. – Пока ничего не знаю.
Шендл опустилась на нижнюю ступеньку и уставилась на далекие горы. Наверное, там хорошо, подумала она. Впрочем, так ли это важно, куда пошлют? Горы или пустыня, город или кибуц, палатка или бункер – лишь бы подальше от Атлита, от этих бесконечных пустых дней и от этой непрошибаемой Тирцы.
Расстроенная Шендл принялась задумчиво почесывать плечо, и Тирца шлепнула ее по руке. Так они сидели рядом, дуясь друг на друга, пока из-за угла, волоча ноги и покусывая нижнюю губу, не появился Натан.
– Что такое? – поинтересовалась Тирца. – Никто больше не смеется над твоими дурацкими шутками?
– Чуткости у тебя как у кактуса, – огрызнулся он.
– Надо же, какие мы нежные!
Натан ожесточенно месил ногами грязь.
– На сегодня все отменяется.
Шендл вскочила.
– Почему? – спросила Тирца.
– Они не сказали. Может, им еще день нужен, чтобы собрать людей.
– Нет, нет, нет! – закричала Шендл.
– Возьми себя в руки, – приказал Натан.
– Не указывай мне, что делать! Мне позарез надо отсюда выбраться! – Шендл сознавала, что следует говорить тише, но ничего не могла с собой поделать. – Нельзя ждать! Сегодня! Сейчас!
Тирца схватила ее за руку:
– Какая муха тебя укусила?
– Какая муха? Спать на нарах за колючей проволокой и смотреть, как другие выходят, – это ничего? Почему я вообще до сих пор здесь? Отвечай! Почему я до сих пор сижу в жопе?
Тирца понизила голос и процедила:
– Если ты сию же минуту не перестанешь орать, я тебе зубы выбью. Ты меня поняла?
– Не будь такой мегерой, – остановил ее Натан и положил руку на плечо Шенцл. – Это просто отсрочка на – сутки. Мы бежим завтра. Луны все равно еще не будет.
И, если вдуматься, лишний день – это подарок судьбы. Больше времени на подготовку.
– А если этих иракцев уже завтра отсюда увезут? – спросила Шендл. – Ты же сам говорил, что их хотят куда-то отправить?
– Что ж ты такая недоверчивая. Мое начальство знает, что делает. В том-то и загвоздка, что освободить хотят всех. Причем без жертв. Ты прекрасно знаешь, как это трудно. Кто-то больной, кто-то просто слабый. И еще охранников надо как-то обезоружить.
– Это не проблема, – сказала Шендл.
Натан засмеялся:
– Что, возьмешь их на себя?
– У них винтовки итальянские. Бойки еле держатся, можно голыми руками оторвать.
– Ты уверена?
– Она не стала бы говорить, если б не была уверена, – заметила Тирца. – Пошлешь Гольдберга и Эппельбаума – пусть займутся.