День последний

Загорчинов Стоян

— Райко? Где Райко? Жив он? — порывисто спросил разбойник, поспешно вставая с лавки, так что доски заскрипели и затрещали. Он пошел к двери.

— Где Райко? Что он делает? — повторил он свой вопрос, обращаясь к Добромиру.

— Коли хочешь знать, пойдем со мной, — ответил песельник с озабоченным выражением лица. — Вот уж два-три месяца сам не свой ходит бедняга. То плачет, то себя клянет, а случается — и .лихорадка бьет его. Все горюет по дяде. Сейчас в сеннике лежит.

— Я схожу с тобой. Но скажи еще зот что: куда вы идете по такой непогоде?

— Скажу, — ответил Добромир, видя, что Новак

легко его не отпустит, так как своей широкой спиной придавил и дверь и рвущийся в нее ветер. — Идем мы в Тырново, к Момчилову побратиму, боярину Игрилу. Райко сказал, что боярин этот собирает юнаков с агарянами биться, которые сейчас Фракию жгут. Райко тоже хочет с ним идти. Ведь это Умуровы агаряне погубили Момчила у Перитора! Кабы не они с Кантакузеном, мы уж как-нибудь справились бы.

425

29 Стоян Загорчинов

— Агаряне, говоришь? Это так. Уж они настригут шерсти! — промолвил толстяк, ни к кому не обращаясь, и покачал головой.

Потом отошел от двери, и ветер сам распахнул ее. Новак протиснулся в нее боком и даже — придерживая рукой живот. На дворе их начал поливать мелкий осенний дождь, ветер стал теребить их плащи. Новак кликнул одного из своих и что-то ему сказал, потом догнал До-бромира еще во дворе; тот шлепал огромными ногами прямо по лужам, которых не мог перепрыгнуть. Вдруг они услыхали разговор: два голоса о чем-то спорили; слышался шум борьбы. Шум и голоса доносились из глубины поросшего, словно древние развалины, бурьяном отвратительно грязного двора. Там находился сенник, но сена в нем не было и в помине. Сбоку ютился какой-то сарайчик, сколоченный из досок и кольев, но с отдельной дверью. Вдруг эту дверь перед самым носом у Добромира и Новака распахнула чья-то сильная рука, и на пороге появился Райко; за ним, пытаясь удержать его за ножны меча, которым Райко опоясывался на ходу, все не находя дырку в поясе, вышел Войхна.

— Постой, Райко, постой, братец! Ну, куда по такому ненастью? — кричал старый хусар, весь встрепанный, тяжело дыша.

Видимо, борьба была длительной.

Новак Дебелый, ухватившись рукой за косяк, загородил Райку выход своим огромным, тучным телом. Тот и другой столкнулись грудь с грудью, нос к носу. Но как сильно теперешний Райко отличался от прежнего! Он как-будто стал вдвое меньше, лицо его пожелтело и как-то сморщилось; только глаза горели, но лихорадочным огнем. Не узнав Новака в полутьме или просто не желая отступать, Райка сдался не сразу: отшатнувшись, он пытался обнажить меч. Но в это время Войхне удалось обхватить его поперек туловища, Добромир ударил его по руке, а Новак Дебелый, даже не пошевелив пальцем, только настойчиво напирая на противника, втолкнул его в каморку и заставил сесть на покрытое соломой и тряпьем подобие кровати. Он сумел также отнять у него оружие, которое закинул в дальний угол.

— Так. Теперь здравствуй, Райко, — промолвил, слегка запыхавшись, Новак Дебелый. — Спасибо за потасовку. Разве так встречают старого друга?

. Райко даже не поднял глаз. Сел и не шевелилснь глядя в землю.

— Райко, — после недолгого молчания начал Войх-на, — не ребячься. К тебе гость пришел, а ты молчишь, как пень.

Наконец Райко поднял голову и поглядел на Новака мутным взглядом.

— Что вы меня мучаете? Зачем взаперти держите? Мн_е

надо идти. Пустите! — хриплым голосом крикнул он.

— Вот дождь пройдет — и пустим. Сами с то бой в Тырново двинемся, — стал его ласково уговаривать Вой хна, как больного ребенка. — Ведь ты болен. У тебя лихорадка.

— Посиди, посиди, братец, — поддержал Новак. — У нас есть о чем поговорить. И видишь, — тут Новак поглядел на дверь, в которую постучали, — видишь, что принесли?

Один из его людей внес небольшой тюк, крепко обвязанный крест-накрест веревкой, и, по знаку Новака, тотч ас вышел.

— Добромир, — сказал Новак, — ты моложе меня и поворотливей: развяжи веревку. Пусть Райко посмотрит, да и ты с Войхной тоже, что там есть. Авось поймете, что и для Новака Момчил кое-что значил.

Последние слова разбойник произнес гордо, обращаясь главным образом к Войхне.

Услыхав имя Момчила, Райко повернулся 'К Новаку. Он словно только теперь узнал его. На губах еп> мелькнула улыбка.

— Здравствуй, Новак, — тихо промолвил он. — Прости, что я тебя так встретил. Я болен, болен. У меня сердце болит. Никак не могу Момчила забыть.

Он вдруг замолчал, опять насупившись и словно забыв обо всем. Прошло довольно много в рем ени, прежде чем он поднял глаза на Новака.

— Не только о'ттого душа у меня болит, Новак, что я дядю не могу забыть, — все так же тихо заговорил он. — И другая причина есть: все мне кажется, что я ничем не помог Момчилу, с врагами его побратался. В смертный час не был с ним, чтобы вместе умереть либо душе его помочь отойти...

— Замолчи, Райко. Опять старую песню затянул? — укоризненно промолвил Войхна, в то же время растягивая зубами и ногтями узел веревки; сидя на корточках, он помогал Добромиру развязать принесенный тюк. — Чем ты виноват? Ведь Момчил сам отослал тебя в Перитор с пятьюдесятью конниками — и отослал потому, что сам думал скрыться в крепость. А периторцы не хотели открывать ворота — ждали: кто кого одолеет? Оттого¹ ни Момчила не впустили, ни тебе не дали выйти. Тяни, тяни сильней! Ну! — крикнул он Добромиру.

— Может, это так для тебя, Войхна, для тебя, Новак, и для всех. А для меня не так просто, — возразил Райко с каким-то мрачным упорством. — Я ведь знал, заранее знал, что так выйдет: я останусь наверху, в крепости, а Момчил внизу умирать будет, и я ему на помощь прийти не смогу.

— Ну и здорово же ты веревку затянул, побратим! — проворчал Войхна, приступая к последнему узлу. — Куда ты этот тюк отправлять собирался? За тридевять земель, к сарацинам, что ли?..

— Откуда ты мог знать, Райко? — спросил Новак, глядя одним глазом на Момчилова племянника, а другим на тюк.

Райко словно не слышал вопроса; он только покачал головой.

— Когда я поднялся на периторскую стену и поглядел вниз, какой-то голос мне прошептал: «Конец, конец Момчилу!» Ну, как тогда в Чуй-Петлеве Момчилову побратиму Сыбо приснилось: будто я на какой-то башне, а внизу Момчила со всех сторон враги окружили. Я сижу и смеюсь, а слезы у меня так и бегут по щекам. И кричу: «Конец, конец! . .» Постой. Что это такое, Войхна? Что¹ такое? — прервал Райко свой рассказ, вперив взгляд в развязанный тюк, из которого Войхна что-то вытаокивал.