День щекотуна

Исаченко Виталий Ильич

– А ты, Митрофанушка, какого лешего околомусорно ошивался?
– увлекая меня в подворотню проходного двора, душевно спросила несравненная Касса.

– Да подрабатываю я тут недалече - в гей-кафешке, - не солгал я.

– То-то гляжу, в голубой ты спецовочке, - выказала прозорливость наяда, - И в какой должности, ежели не секрет, состоишь при сем пикантном заведении? Не из ублажителей ли клиентуры?

– Да ка-ак такое в твою маковку взбрело?!.. Посудомоем горбатюсь в поте лица, - если не брать во внимание "горбатюсь",

я сызнова не солгал.

– А не спохватятся ли тебя по причине отсутствия?
– обеспокоилась моя обворожительная спутница.

– Навряд ли.., - не терзаясь сомнениями, заверил я, - Сменщик мой уже явился и приступил к посудомойству...

А й плевать на эту треклятую работенку! Было бы чего терять...

– И что так?
– увлекая меня за очередной угол, поинтересовалась Касса, - Мало платят?

– Оплата досто-ойная, - подстраиваясь под мелкий дамский шаг, в очередной раз не солгал я, - Кормежка бесплатная да безлимитная и спецовка добротная, и ванна джакузи после смены... Вот только.., - на сих словесах я стеснительно замялся.

– Уж договаривай, коль заикнулся, - подначила Касса.

– Оплата-то приличная, но статус неприличный, - сбившись с шага, заоткровенничал я, - Домогаются! На каждом шагу... У них же весь персонал (в том числе и кухонный) гейского пошиба... То целоваться лезут, то в трусы лезут... То в джакузи, то прямо на рабочем месте зажмут! То заступаешь на смену, а на борту мойки в граненом стакане букет из голубых одуванчиков!..

– Цветы-ы - это хорошо-о!
– протаскивая меня через попоясную тумбу декоративного крупноигольчатого шиповника, мечтательно простонала Касса.

– Хор-ро-ш-шо-о-о!!
– терзаемый болью от впивающихся в тело шипов, выкрикнул я. Выкрикнул и тут же наступил на что-то живое.

– К-кому тута хорош-шо?!
– снизу-сзади взвыл какой-то, по-видимому, испытавший тяжесть моей поступи нагазонный лежебока, - Совсем оборзе-ели!! Шляются тута толпами да культурно отдыхающих граждан да-авю-ют! На хрена-а мой крест-те-ец то-опчете-е?!

– Прости-ите(!), мил человек. Я ж без умысла, - попытался искупить вину автор сих строк, - А лежать на голой земле я бы вам не советовал. Просту-удное(!), надо заметить, занятие.

– Ет на како-овской еш-че го-олой земле-е он лежи-ить?!
– хмельно заголосила из района местонахождения возмущенного какая-то дамочка, - Ет-та й-я-я гол-лая на г-гол-лой зем-мле леж-жу! А он н-на мине-е д-дурака валяить!..

Э-эй, муж-жи-ик! Ешче понаступа-ай-ка яму на поястницу! А то ить совь-се-ем засыпа-аить!

– Муж-жи-ик!
– с мольбой выкрикнул взбодренный моей поступью, - Ты э-эт!.. Угости-и-ил ба в качестве за моральный уш-щерб выпивкою и куревом!

– Не пью, не курю и вам не советую!
– в синхрон с Кассой удлинняя шаг, сказал я.

– Да как-кой жэ ты тагда мужи-ик?!
– разочарованно

напутствовал моей подошвой потревоженный, - Дура-ак!

– Сам дурак!
– парировал я, - А ваш похотливый досуг в общественном месте туберкулезно опасен, аморален и административно наказуем!

– Да пшел-ка ты, козли-и-ина..!
– пришла на подмогу солюбовнику вульгарная забулдыжница. Ускоряя и без того прыткий шаг, я не нашелся чем ответить...

В очередной раз завернув за угол, мы оказались перед капотом блистающего в свете далекого фонаря огромного, угловатого, черного, восьмифарного, семидверного, восьмиоконного и шестиколесного вип-джипера "Грандер-Чмоки".

– Живу-ут(!) же люди, - невольно вслух позавидовал я, - Даже в Кремлевском гараже, думается, таких коробочек: раз, два и - обчелся.

– Ну да. Неплохая колясочка, - пикнув сигнализацией и по-хозяйски отворяя водительскую дверь, будничным тоном отозвалась Касса, - Присаживайся, Митрофанушка.

– Какой еще Митрофанушка?
– поисково завращав головой, поинтересовался растерявшийся ваш, читатель, покорный слуга.

– Какой-какой... Дак ты-ы-ы(!), красаве-ец... Иль ты не Митрофан?

– Он-он-он(!) - Митрофан Уранович, - зачастил я.

– А минутами ранее (при нашем знакомстве) был Полониевичем, - продемонстрировала незаурядную память Касса, чем и стремительно низвергла меня в неловкое положение.

– Был.., не был.., - замедленно усаживаясь в автомобильное кресло, промямлил примитивно проколовшийся я, - У меня как вышло-то?.. Вышло у меня...

Мой-то биологический отец был Митрофаном... Нет-нет-нет... Это я Митрофан!.. Мой биологический папа был Уренгоем. Прошу прощения! Он звался Ураном. А маманя, еще не выродив меня, ушла к Полонию...

И теперь я напрочь не знаю, кто был моим биологическим пращуром. По документам-то я Полониевич, но в память о первом папе иногда называюсь Урановичем... И ничего в сем не вижу зазорного... А Митрофаном меня нарекли в честь...

– Врьет!
– заставил вздрогнуть в упор выпалившийся в ухо чей-то мультяшно-девичий голосок, - Больтун брехльивый.

– Однозначно, Морковь Чингисхановна. Дезинформирует. Умничка!
– поощрила кого-то за моей спиной физиономически посуровевшая Касса.

– Давай не повезьем его, а здесь оставьим.

– Не глупи, Морковка, - включая салонное освещение, попыталась остепенить подругу Кассиопея, - Ты погляди-и на него: э-экий краса-авчик! Обернись, Митрофанушка.

Я повиновался и лицом к бледно-желтому личику столкнулся с недюжинно миловидной то ли японочкой иль китаяночкой, укутанной в белоснежное кимоно, усеянное крупными кумачовыми петухами.

– Ой!
– стеснительно прикрыв низ лица радужным веером, стыдливо потупила взор азиатка.

– Ну как?
– ласково похлопав по моей щеке, осведомилась Касса.